Дни испытаний

– Перестаньте, Фаина,- попросил Голубовский.- Я устал и хочу спать. И что за охота дурачиться? Ложитесь и вы лучше.

– Ух, какой строгий,- шутливо обиделась Фаина. – Смотри, я рассержусь, и тебе будет плохо – у меня чин постарше твоего... – Она сделала строгое лицо и грудным голосом скомандовала:- Товарищ старшина медицинской службы Женечка Голубовский, приказываю вам сидеть около меня и развлекать до тех пор, пока мне спать не захочется!

Она звонко расхохоталась. Смех ее был настолько заразителен, что и Голубовский устало улыбнулся. Фаина уселась поудобнее и, болтая в воздухе ногами, неожиданно попросила:

– Дай водички, старшина. Сейчас ваш Ковалев накормил селедкой, умираю – пить хочу.

– Может, чаю согреть? – предложил Голубовский.

– Не надо. Давай воды...- Она осушила поданную кружку, поставила ее на стол и сказала: – Скучно вы живете. У вас и вода какая-то кислая. От скуки, наверно, испортилась. В нашей санчасти куда лучше. Мы и песни поем в землянках, и сказки рассказываем, когда работы бывает не очень много. В этом отношении в обороне хорошо. Обживешься в землянке, привыкнешь к месту, и уходить не хочется. Как в наступление пойдем, будет труднее.

– А скоро?

– Кто ж его знает. По-моему, скоро. Финны выдыхаются. Сначала атаковали, а теперь все больше постреливают и только. В землю закапываются. Ну, мы им скоро подсобим в этом...

– Фаина,- прервал ее Голубовский,- а у вас в санчасти никого не ранило?

– В санчасти – нет. В батальоне одного фельдшера миной поцарапало, но легко. Через недельку отлежится, Сергеева знаешь?

– Да.

– Вот его.

– Значит, у вас все-таки опасно?

– Кто ж об этом думает? – удивилась Фаина.- Не в солдатики играем, всякое случиться может. Как кому повезет... А ты что, боишься?

– Нет,- замялся Голубовский. – Просто интересуюсь товарищами.

– Это хорошо, – сказала Фаина, не заметившая, как покраснели его щеки.- Когда знаешь, что о тебе кто-то вспоминает, работаешь лучше, и работа спорится.

Они беседовали еще некоторое время. Фаина часто возвращалась к тому, как идут на позиции дела, расскаэывала, как чувствуют себя их общие знакомые, каково их настроение. Она рассказала, что начальник санслужбы очень беспокоится о своей семье, от которой давно не получает никаких известий, сообщила, что майор Крестов недавно крепко отчитал ее, когда она, торопясь куда-то, забыла его приветствовать. Под конец, заметив, что Голубовский плохо слушает, она положила руку ему на плечо и сказала:

– Утомила я тебя своими разговорами. Ну, не сердись, я сейчас уйду...

Голубовский медленно поднял взгляд и вдруг как-то воровато подумал:

«А что, если ее поцеловать?.. Вот так взять и поцеловать. Ведь мы одни, и никто об этом не узнает!.. И именно сейчас, потому что она уже уходит...»

Сначала он испугался этой мысли. Но руки сами собой потянулись к ней. Она заметила его движение, но не поняла его и с недоумением остановилась. Подумав, что она ждет его, он как-то помимо сознания обнял ее за талию. Он почувствовал, что она отталкивает его и внезапно, струсил.

«Вот сейчас она ударит меня по щеке, – промелькнула новая мысль. – Как это стыдно!..»

Но она не ударила, а лишь отстранялась от него, закрываясь руками.

И тут же он подумал, что она может обидеться. Смущаясь, он отпустил ее и вполголоса произнес:

– Простите меня... Я... я... нечаянно. Я...- он не докончил, потому что ему показались глупыми и неуместными собственные слова и этот извиняющийся тон. Он окончательно смешался и покраснел густо, как напроказивший ученик.

«Зачем я это говорю? – тоскливо подумал он, смотря, как колеблется огонек свечи. – И зачем все это сделал?»

У него вдруг появилось желание попросить Фаину никому ничего не рассказывать. Но он удержался, потому что эта просьба опять ему показалась глупой и неуместной. Он попытался успокоить себя мыслью, что в его поступке не содержалось ничего особенного.

«Почему же, однако, она не уходит?» – спросил он себя. И внезапно возненавидел ее. Отвернувшись, сказал.

– Уже поздно... Вам надо выспаться...

Она, не отвечая, поднялась и вышла в другую комнату. Устроившись на топчане, Голубовский еще долго слышал, как она собирала постель. Когда, наконец, все стихло, он потушил догоравшую свечу и закрыл глаза. В голову лезли самые неприятные подробности прошедшего вечера, и, вспоминая их, он морщился. Дорого бы дал он, чтобы всего этого не было!

Еще два часа назад ему не в чем было упрекнуть себя. А теперь? Теперь появилась какая-то грязь, что-то очень нехорошее. И все это из-за одного неосторожного движения.

Стекла маленького оконца посерели от первых признаков начинающегося рассвета, когда он, наконец, забылся беспокойным тяжелым сном.

Утром, не простясь, Фаина уехала.

Невыспавшийся Голубовский в этот день был бледнее обычного. Ему казалось, что все уже знали о том, что с ним случилось. При встрече с кем-нибудь он невольно опускал глаза. Чувство омерзения к самому себе, возникшее ночью, не покидало его весь день. И особенно неприятно стало ему, когда он встретил Ковалева.