– О! Поехали в мой старый парк. Около знака «Стоп» поверни налево.
Мы едем по кварталу с заборами из проволоки, домами с отходящими досками, ржавеющими машинами во дворах и сидящими на верандах людьми, держащими на коленях младенцев в одних подгузниках.
Сердце гулко стучит у меня в груди.
Оливия залезает на Одена, чтобы указать на разрушенный многоквартирный комплекс.
– Вон там жила моя подруга. Интересно, она там до сих пор?
– Ты тоже жила где-то здесь? – спрашиваю я.
– Не совсем. Немного дальше на юг. Но все мои друзья обитали тут, – она снова указывает в окно. – А вон заправка, которую обстреляли. Помнишь, я тебе рассказывала, Картер?
– Ага, – отвечает он, выглядывая в окно.
– Ты была там, когда ее обстреляли? – спрашиваю я с округлившимися глазами.
Она кивает.
– Охренеть! – восклицает Оден. – А что там случилось?
– Какие-то идиоты из района пытались ее ограбить. Два человека погибли.
– А где была ты? – спрашиваю я.
– Пряталась в задней части магазина рядом с молочкой.
Я даже не знаю, что на это сказать. У этой девчонки была непростая жизнь. И я чувствую себя еще более виноватой из-за того, что осложнила ее жизнь после переезда в Остин.
Оливия показывает, что надо подъехать к жалкому подобию парка, заполненному темнокожими телами, пьющими и что-то
– Как они ездят с такими торчащими дисками?
Картер смотрит с восторженной улыбкой.
– Свангасы.
– Свингеры? – переспрашиваю я, разглядывая в зеркало вероятного владельца машины. Это темнокожий мужчина с ослепительными золотыми грилзами на нижнем ряду зубов. Он выглядит так, будто снимается в музыкальном клипе.
– Нет, – отвечает Картер, поворачиваясь ко мне, –
Оливия смеется.
– Я как-то наблюдала, как парень со свангасами пытался проехать по узкой улочке с цементными бордюрами. Ничего хорошего из этого не вышло.
– Ливви, ты рассказывала эту историю уже тысячу раз.
Она сгибается пополам от хохота.
– Но это было так смешно!
– Выходим! – Картер открывает свою дверь, но я всё еще пялюсь на мужчину в зеркале заднего вида.
Я боюсь, что привлеку к себе внимание, что все заметят, кто я или кем я не являюсь. Но когда мы выходим, на нас никто не смотрит. Мы с Картером идем за Оливией с Оденом к пустому столу для пикника. Они садятся с одной стороны и начинают уплетать курицу с картошкой фри, а я сажусь напротив. Картер усаживается прямо на столешницу лицом ко мне, поставив ботинки на скамейку рядом с моими бедрами. Он ест, держа на коленях старую тетрадь на пружинке с красной обложкой.
Оливия барабанит тыльной стороной руки по спине Картера.
– Что ты там пишешь?
– Ничего, – бормочет он, не поднимая головы.
– Что там у тебя? Любовные письма?
– Нет, – он бросает взгляд на меня, прежде чем снова уставиться в тетрадь. От этого мне становится некомфортно.
Я перевожу глаза со своего сэндвича с маслом кешью и яблочными ломтиками на Оливию, натыкаясь на ее немигающий взгляд. Я замираю. Она впивается зубами в посыпанную специями картошку, не сводя с меня глаз.
– Так что там за хрень с Колумбийским университетом?
У меня пересыхает во рту, ладони потеют. Оден наклоняет голову, чтобы тоже посмотреть на меня из-за Картера.
– Эм… ну… меня не приняли.
– Но ты наврала всем и сказала, что тебя приняли.
То, как она это произносит, звучит осуждающе. Я ее поправляю:
– Я солгала своим родителям. А мои родители всем рассказали.
– Но зачем было врать? – спрашивает она с искренним удивлением.
Картер отрывает глаза от тетради – полагаю, ему это тоже интересно.
На этот вопрос есть так много ответов, так много причин.
– Мои родители планировали, что я буду учиться в Колумбийском университете, со дня моего рождения. К сожалению, в их планы не входило, что я окажусь тупой.
Оливия закатывает глаза.
– Ты не тупая.
– Ты видела мои оценки?
– Я видела, как ты пишешь. Ты очень талантливая.
Она застает меня врасплох.
– Когда это ты видела, как я пишу?
Английский, без сомнения, мой худший предмет.
– Помнишь, в прошлом году ежегодник проводил конкурс сопроводительных подписей к фотографиям? – она косится на Одена. – Твои подписи были ужасно смешными.
– Ага, точно, – соглашается Оден.
– Насколько я помню, тот конкурс выиграла Джиа Теллер.
– Да, но… – Оливия вздыхает.
– …в подготовке ежегодника не обходится без политики, – заканчивает за нее Оден.
Она закатывает глаза.