Дни, когда я плакала

– У меня есть идея.

Я приподнимаю брови, скептично настроенная.

– Один из пунктов твоего списка дел – попробовать ночную жизнь в Остине.

Картер вздыхает.

– Нет, Ливви!

– О чем речь? – спрашиваю я.

– Ну… Вонтэ сегодня выступает на Шестой улице.

Я еду за «Фордом» по проселочной дороге. Авто превышает лимит скорости на пять миль в час, обгоняя медленно едущие машины. Я включаю автопилот и позволяю вести меня за собой. В зеркале заднего вида я вижу, как Оливия, развалившись на сиденье, спит мертвецким сном с открытым ртом. Оден сжался в уголке, глядя в окно. Я кошусь на Картера, пытаясь понять, спит ли он. Но с моего ракурса мне не удается это разглядеть. Его голова лежит на подголовнике, подбородок указывает в небо за его окном, ресницы опущены.

«Форд» объезжает старый минивэн. Я делаю то же самое.

Подъезжая к Остину, мы встреваем в пробку. Трехчасовое солнце ослепляет меня, делая белые полосы на дороге невидимыми. Я опускаю козырек, но от него нет никакого толку.

– У тебя сиденье слишком опущено.

Я с удивлением поворачиваюсь к Картеру. Я не знала, что он не спит.

– Поэтому козырек тебя не спасает. Тебе нужно поднять сиденье, – он жестом указывает на боковую часть своего сиденья.

Я провожу рукой по боковой части своего и случайно двигаю свое кресло вперед.

– Нет, эта двигает сиденье вперед-назад.

Я стала владелицей этой машины не настолько давно, чтобы познакомиться со всеми кнопками. Честно говоря, я даже особо не пыталась. Мне всё еще кажется, что я взяла ее напрокат.

Я поднимаю рычаг, и спинка моего кресла откидывается назад наподобие шезлонга.

– О боже, – я поднимаю ее обратно.

– Она… вот здесь, – он отодвигает ленту своего ремня безопасности, кладет одну руку на спинку моего кресла, а второй тянется через мои колени. Я перестаю дышать, когда его рука задевает мой живот. Мое сиденье поднимается, тень от козырька падает мне на лицо, а мои глаза смотрят на его губы, что прямо, мать их, передо мной.

Его низкий голос спрашивает:

– Так лучше?

Его рука как бы в общем-то лежит на моем бедре, а его глаза как бы в общем-то разбирают меня на части.

Я киваю, потом машина позади нас сигналит. Посмотрев вперед, я вижу разрыв величиной с милю между моей машиной и той, что впереди нас. Картер отодвигается, поправляя свой ремень, и я ударяю по газам, после чего резко торможу, догнав другую машину.

Оливия всё еще спит на заднем сиденье. Оден по-прежнему смотрит в окно. Когда я осмеливаюсь бросить взгляд на Картера, он смотрит вперед, но, почувствовав мой взгляд, поворачивается ко мне.

Я смотрю на дорогу, потом снова на него.

– Прости за то, что я сказал о твоем отце.

– О, – я кручу головой, – да всё нормально.

Я перевожу взгляд на дорогу, Картер тоже смотрит в лобовое стекло. Все молчат. Я думаю о том, что об этом прошлым вечером сказал Мэтт. И спрашиваю:

– Ты и вправду считаешь, что он ненавидит цвет своей кожи?

Он смотрит так, словно, задав этот вопрос, я откусила больше, чем могу проглотить. Вместо ответа он спрашивает:

– А ты?

Я вздыхаю, расслабляясь в своем кресле.

– Я не знаю. Мне кажется, чересчур считать, что он ненавидит то, что он темнокожий. Может, он просто немного… – Я поднимаю взгляд к потолку машины. – Ну, знаешь, меня ведь там не было. Я не знаю, что он тебе сказал.

Картер цедит слова сквозь зубы:

– Он не сказал: «Привет! А ты кто?» Он сказал: «Извини, что ты делаешь в моем доме?» Это то, что я от него услышал.

– Всю мою жизнь он учил меня, как сложно мне придется из-за того, что я темнокожая. Он предупреждал меня о несправедливых оценках, более суровых наказаниях и всё в таком духе. Но, по правде говоря, я ни с чем таким не сталкивалась. Всё это не было тем, к чему меня нужно было… готовить.

Картер наклоняется вперед.

– Это были сложности их поколения, – он скрещивает руки на консоли. Кажется, он рад поговорить об этом со мной. – И, без сомнения, это по-прежнему угроза для нашего поколения, но не в такой мере.

Я киваю, радуясь не меньше его. Наконец-то мне есть с кем обсудить такие вещи.

– Мои родители никогда не предупреждали меня, что то, как я разговариваю и как себя веду, может привести к тому, что меня будут называть белой.

– Ага, понимаю, – говорит Картер, – моя мама учила меня стереотипам, но никогда не говорила об опасности быть исключением из стереотипов.

– Быть исключением из стереотипов о темнокожих автоматически значит, что ты не такой уж и темнокожий.

Он кивает, медленно моргая. Я смотрю на него, вспоминая все стереотипы, под которые, как мне казалось, он подходит. Я никогда не думала, что ему тоже приходится быть исключением. Учитывая то, как он говорит и как себя ставит, а также то, что все в школе считают его «настоящим» темнокожим парнем. Я позволила всем этим предположениям повлиять на мое мнение о нем. Я не лучше всех белых ребят. Я не лучше своего отца.

– Я хочу честно признаться тебе, Куинн, – говорит Картер. Я хмурю брови, бросая на него взгляд. – Я не думал, что тебе не нравится, когда тебя называют Орео.

Я прищуриваюсь.