Дни, когда я плакала

Когда я печатала то поддельное письмо о зачислении, я думала, что, возможно, потом скажу им, что Нью-Йорк слишком далеко и я хочу остаться в Остине и учиться в Техасском университете. Но потом Техасский университет отправил меня в список ожидания, и всё стало невозможно. Я не попала даже в запасной колледж.

– Пап, я не ищу место, где буду жить в Нью-Йорке, потому что…

Вот оно. Сейчас я скажу им.

– Почему? – торопит он, не проявляя терпения, которое мне так необходимо.

Так что я трушу.

– Потому что я боюсь.

– Я знаю, что всегда страшно покидать родное гнездо, но…

– Нет, пап, я боюсь, что, когда я уеду, ты тоже уедешь.

Он выглядит обескураженным. Мама бросает на него напуганный взгляд.

– Мне кажется, что единственное, что у вас осталось общего, – внимание ко мне. Что случится с нашей семьей, когда я уеду?

– Ничего не случится, милая, – но, произнося это, он отводит взгляд.

Когда официант приносит нам еду, он тоже чувствует напряжение. Оно почти осязаемо, словно приливает волнами. И мне совершенно не хочется есть. Я хочу просто уйти, поехать к Оливии, чтобы они смогли вернуться к своей ругани.

Глава 14 Причины, почему мне жаль, что мы не стали подругами раньше

Как только распахивается дверь квартиры, Оливия сует мне в руки поддельные документы.

– Тебе двадцать два. Запомни дату рождения.

Я стою на площадке, глядя на знакомую мне фотографию меня самой.

– Мы использовали твое прошлогоднее фото из ежегодника.

Мой взгляд кажется более ясным и беззаботным. Я и вправду была тогда беззаботнее. Я снова и снова перечитываю дату рождения – 14 декабря 1998 года. У меня дрожат пальцы.

– Это совершенно противозаконно.

Она пошире открывает дверь.

– Заходи. Ты выпускаешь холодный воздух.

Внутри ее квартиры темно. Пахнет благовониями, свечами и сигаретным дымом. На диване сидит белая леди, ее светлые волосы собраны в неаккуратный пучок. Она делает что-то похожее на ожерелье из зеленой кожи, смотря криминальный сериал по телевизору. Она поднимает на нас глаза, щурясь, чтобы разглядеть нас в темноте.

– Мам, это Куинн.

Я поднимаю руку.

– Здравствуйте.

– Привет, детка, – ее голос звучит хрипло и устало.

Оливия ведет меня мимо дивана в темную кухню, где достает из холодильника упаковку с шестью бутылками мексиканского пива «Дос Экуис». Я ошарашена такой наглостью – пить в доме своей матери, в то время как сама мать находится дома.

– Ты можешь пока идти в мою комнату. Она справа, – она что-то ищет на столешнице. – Мне нужно найти чертову открывашку.

– Следи за языком, Ливви, – доносится с дивана голос ее мамы, словно в данной ситуации именно это заслуживает наибольшего внимания.

Я иду по темному коридору. Ее комната – единственная, в которой горит свет. Когда я вхожу, мое внимание сразу же привлекает рождественская гирлянда, аркой тянущаяся по потолку, и ее фотографии, расклеенные на стенах и развешанные на нитях.

Многие из них – фотографии города. Одна со смеющимся Картером, сидящим на крыльце. Я таращусь на нее, едва не прожигая взглядом дыры на ямочках у него на щеках. У него есть ямочки на щеках? Наверное, я никогда их не видела, потому что он никогда не улыбался так широко рядом со мной. И это тоже хорошо, потому что я потеряла бы контроль над собой, как теряю его сейчас, утопая в этих невероятно милых впадинках у него на щеках.

Когда я перевожу взгляд на фото рядом с ним, мое сердце замирает. На нем Кристина Лоури, сидящая в столовой рядом с друзьями. Она смотрит прямо в камеру, храбро, словно фото было сделано за секунду до того, как она поняла, что ее снимают. Фотография выглядит великолепно, если не считать, что лицо девушки обведено красным маркером в форме буквы Д.

Я смотрю на фотографии справа от Кристины. Вся строка собрана по порядку, как это было, когда фотографии только подверглись вандализму: «Свежие новости: главный фотограф делает отличный минет!».

Она сохранила испорченные фотографии? И не только сохранила. Развесила в своей комнате. Почему она хочет помнить об этом? Я в ужасе таращусь на них, пот проступает у меня на лбу.

Она входит в комнату у меня за спиной с упаковкой пива в одной руке и открывашкой в другой. Я оборачиваюсь, прикладывая руку к щеке. Она с любопытством смотрит на меня, потом на изуродованные фотографии. На лице появляется понимающий взгляд.

– Ой, это, – она ногой закрывает дверь, потом проходит вперед и ставит пиво на стол. – Я считаю, красная краска их только украсила. Понимаешь? – она поворачивается, облокачиваясь на стол в ожидании моего ответа.

У меня нет слов.

– Ну, знаешь, я, похоже, и вправду делаю что-то стоящее, раз кого-то задело настолько, что они решили уничтожить мою работу. – Она усмехается, потом пожимает плечами. – Я не знаю. Благодаря им я чувствую себя настоящим художником посреди сексуальной революции или чего-то подобного.

Я опускаю взгляд, пряча свой стыд.

– Бери! – говорит она, показывая на пиво.

– О, я… да ничего, – запинаясь, произношу я, – я особо-то не пью.