Дни Крови и Звездного Света

— А что ты подумала? — поддразнивая, спросил Мик. — Я писал, Сусанна, ты будешь морить меня голодом, а дальше должно было быть, или сделаешь мне бутерброд? А ты что подумала?

Она одернула рубашку на спине.

— Ничего, — сказала она, скатываясь с кровати.

Мик схватил ее за талию и притянул к себе.

— Ты же не подумала, что...? О. Как неловко получилось-то.

Ее лицо пылало. Ну вот, он опять. Господи. По-видимому, она и была той самой легкомысленной девушкой, которая мечтала о свадебном платье.

— Отпусти меня, — сказала она.

Но он не отпускал ее. Он продолжал ее удерживать.

— Я пока не могу просить тебя об этом, — прошептал он ей на ухо. — Потому пока приберег несколько буковок.

— Очень смешно.

— Я не шучу. — По голосу он был абсолютно серьезным, а когда она взглянула на его потное лицо, поняла, что он действительно не шутит. — Ты бы согласилась? — спросил он.

Ну, да, только там, несколько буковок и целое слово. Серьезно. Она же не сказочная принцесса. Хотя прямо сейчас, она чувствовала себя именно ею, и это было не самое худшее ощущение.

— Нет, — сказала она и перестала пытаться вырваться. — И я не шучу, а вот теперь я тебе задам задачку. Раздобудь кондиционер и сможешь излечить мою скуку.

75

ЭТО БЫЛО РЯДОМ, И ЭТО БЫЛИ КРЫЛЬЯ

Кару была в своей комнате. Стояла ночь. Опять. Со времени событий в яме прошел день. Каким-то образом.

Дверь была закрыта, но подпорки Мика исчезли. Они их забрали, и повесили ставень на засов, а ее безопасность, что теперь было предельно ясно, всегда была не более, чем иллюзией.

Она представила, как луна по орбите огибает землю, а земля, в свою очередь, идет по курсу вокруг солнца, и блеск звезд в этих дугах — но... нет. И это иллюзия, как и то, что восход и заход солнца, были всего лишь уловкой. Это мир двигался, а не звезды, не солнце. Небо двигалось, панорамируя* через ту необъятность, катясь через пространство, мчась из конца в конец, и эта стремительность заставляла ее находиться здесь. Одну из миллионов.

«Неважно, что случится со мной, — сказала она себе. — Я одна из миллиардов. Я всего лишь звездная пыль, которая на мимолетное мгновение соединилась в единую форму. Я рассыплюсь на частички. Когда-нибудь звездная пыль соединится во что-то иное, и я буду свободна. Как свободен Бримстоун».

Звездная пыль. Это была целая наука, она слышала и читала о ней все самое важное, произошедшее от взрыва звезд, но это было скорее похоже на человеческую версию мифов Эретца. Может, несколько суше: без насильника солнца и палача луны. Никто никого не заколол. Это была история Кирин: солнце пыталось силой взять Эллай, и она заколола его, как Кару — Тьяго. Нитид расплакалась, и ее слезы обратились в химер. Детей сожаления.

Кару подумалось: «А Эллай плакала? Она искупалась в море, чтобы снова почувствовать себя чистой? Это могло стать частью легенды: ее слезы подарили морям соль и повсюду в мире родились насилие, предательство и горе».

Кару искупалась бы в реке. Ее слезы не превратились бы в море, они стали бы водоемом с пальмами в каком-нибудь оазисе; они превратились бы в фрукты, которые были бы съедены; и, возможно, были бы выплаканы другими глазами.

Но все происходит не так.

Именно так. Ничто никуда не девается. Даже слезы.

А как же надежда?

Она отмылась дочиста, насколько это было возможно без горячей воды и мыла. Она погружалась и погружалась в бурлящую воду, пока руки с ногами не онемели, а с порезов на коже не была смыта кровь — ее собственная кровь... и не только ее. Не в последнюю очередь.

И не только Тьяго.

Ей послышался звук, он был совсем рядом и это были крылья.

Она выбросила из разума воспоминание, словно это было лицо, которому она дала пощечину.

Думай о чем-нибудь другом.

О своей боли. Мысли о ней пойдут на пользу. Только вот, о которой? Ее было столько, и она становилась таким большим знатоком по части боли, что позволила ей перемешаться в единый туман в голове. Каждая царапина, каждый ушиб были ее сущностью, как звезды в созвездии. В созвездии под названием? Жертва?

Она была похожа на жертву. В ссадинах. Истерзанная. Правая сторона ее лица была исцарапана песком. Губа разбита, щека стала фиолетового цвета, окарябанная и в засохшей крови. Волдыри на руках были содраны черенком лопаты. Лопата. Не думай. Ее ухо. Вот боль, на которой следует сосредоточиться; с этим она может что-то сделать. Мочка уха там, где ее укусил Волк, была порвана и опухла. Она могла бы заштопать его, как сшила руки Зири и разрезанную улыбку, но она не думала, что у нее получится сосредоточиться. Но как бы там ни было, ей была невыносима мысль о тисках. Все ее тело болело и жгло, и кричало от боли.

— Ты заставляешь синяки выглядеть красиво, — сказала ей как-то Тьяго. «А ты нет», — подумала она, глядя на уродливые пятна растопыренных отпечатков пальцев, покрывающие ее руки, по которым было видно, что он сделал с ней.

«Попытался сделать», — напомнила она себе.