Дни мародёров (СИ)

Роксане казалось, что весь мир от нее отвернулся.

Мирон мертв.

Он поет в этой комнате, но на самом деле он давно мертв.

Он больше никогда не будет петь.

Ее брат — Пожиратель Смерти.

Он пишет ей нежные письма, а сам калечит, мучает и убивает людей. Из-за таких, как он, началась эта война.

Нарцисса беременна.

Скоро она родит, семья получит ребенка и про неё, Роксану, забудут окончательно.

А она сама заточена в этой гигантской каменной клетке, где Блэйк Забини стонет в объятиях Сириуса Блэка...

Блэк.

Роксана гневно тряхнула головой, почувствовав, как все внутри замерло.

Нет!

Нет.

Нет.

Песня закончилась, заиграла следующая. И ее аккорды как будто выплывали из глубин черного глубокого омута.

О да, Роксана отлично знала эту песню.

Она сама пела ее вместе с Мироном почти три года назад.

Первый концерт «ДС», его трудно забыть.

Кто их тогда знал? Только горстка студентов Дурмстранга, которые и пришли на выступление в старое сырое подземелье.

Девушка, которая должна была петь эту песню вместе с Мироном, не явилась.

Ребята были в панике, и тогда Мирон сказал: «У нас нет выхода, Рокс. Ты споешь. У тебя ведь красивый голос, детка».

Да, у нее всегда был красивый голос.

И в тот вечер на нее надели чертовски красивое черное платье из тонкого шифона с рваным подолом. И каблуки. Высокие, страшные, самые первые каблуки в ее жизни.

Мирон сам сделал ей совершенно дикий макияж под стать себе и вспенил ее белые волосы «Суперблеском».

В ту ночь даже старшеклассники смотрели на нее, открыв рот.

Но важнее всего был Мирон.

Она была влюблена в него как кошка, и тогда на сцене, когда он обнимал ее, прижимал к себе, когда он пел с ней в один микрофон и водил клыками по шее, понарошку, конечно. Они вымазывали друг друга в красной краске, пели, они были вместе. В конце он поцеловал её. По-настоящему.

Первый поцелуй с языком, первые каблуки, первая песня...

Было темно и холодно, прямо как сейчас.

Роксана закрыла глаза, обняла себя руками, заскользила ладонями по телу, пытаясь представить, что это делает Мирон, и снова запела. Прямо как тогда.

Дождавшись, пока Блэйк уснет, Сириус осторожно выскользнул из ее постели и оделся.

Всем чужим кроватям он всегда предпочитал свою.

Перед тем как уйти, он оставил бархатную коробочку с запиской у нее на тумбочке.

«Сегодня твои глаза сияли».

Сопливая хрень, но Блэйки точно понравится.

Сириус захватил мантию-невидимку и у двери обернулся. Блэйк спала на животе, распластавшись по постели, как морская звезда. Он вспомнил, как она светилась этой ночью, как легко выболтала ему то, что сегодня вечером все мальчики слизеринцы собираются в каком-то клубе. Что за клуб она и сама не знала.

А теперь ещё и эта подвеска.

Сириус не любил чувствовать себя виноватым.

Не хватало еще, чтобы эта дура в него влюбилась.

Он вышел в коридор и услышал, как тревожно звенит в кармане джинсов заколдованное зеркало. Вот теперь он точно почувствовал себя виноватым, обещал ведь, что будет начеку.

— Да, Сохатый, я здесь, — проворчал он, опередив Джеймса.

— Нотт, Снейп и твой брат полчаса назад были в гостиной, придурок! — зеркальце заорало так, что по коридору разлетелось эхо.

Сириус остановился.

— Ты уверен?

— Уверен?! Они втроем просто исчезли! Исчезли, понимаешь?! На ровном месте! Я смотрел на Карту, не отрываясь! Они были, а потом исчезли!

— Мать твою, Сохатый, почему ты не сообщил?!

— Что?! Да пошел ты, Блэк, я тебе это зеркало при встрече под хвост зас...

Сириус сунул зеркало в карман и плотнее закутался в мантию, но уже на подступе к коридору спален мальчиков вдруг услышал доносящуюся сверху музыку.

Знакомую музыку.

Настолько знакомую, что он невольно замедлил шаг, недоверчиво вслушиваясь в ударные ноты, и обернулся.

Не может быть, чтобы кто-то из слизеринцев слушал «ДС».

Это же насквозь магловская группа!

Да еще и такую песню как «Cold Blooded» мог знать только истинный фанат, который не поленился простоять несколько часов в очереди за малотиражным первым альбомом. У Сириуса с этой песней были особенные, интимные отношения: еще в своем старом доме он включал ее и засыпал под звук низкого волнующего женского голоса...

Сириус взбежал по ступенькам и через высокий арочный проход вернулся в темное, полное музыки подземелье.

И замер, сраженный внезапным ударом.

Вот она — кара за все грехи, вот оно — наказание.

Музыку слушала она.

И не просто слушала.

Она... пела.

Сириус не знал, как она это делала, но от звуков ее низкого голоса у него поднимались волосы на руках.

«You can’t trust a cold blooded man

Girl, don’t believe in his lies

Can’t trust a cold blooded man

He’ll love you and leave you alive »

Она медленно стащила теплую кофту и небрежно отбросила в сторону. А потом вытянула обе руки вверх, стаскивая заколку, и волосы, белоснежные, пушистые и мягкие, как мех, рассыпались по спине и плечам.

«There’s one thing you must understand

You can’t trust a cold blooded man »

Эта песня была как озвученный стакан виски, забытый у камина вечером. И Роксана Малфой купалась в этом виски, плавала в нем как вишня, дразня Сириуса.