Дни мира

Он помнил Полину в белом платье, а поэтому инстинктивно искал взглядом девушку в белом. Но не находил ни одной, ни на аллее, ни под деревьями, куда он проник, и где было еще больше публики. Здесь посетители прогуливались пешком или сидели на металлических стульях. Расслабленные, они предавались беспечной болтовне. Среди пятен тени и солнца платья создавали движущийся пестрый цветник. Мужчины были во фраках и цилиндрах или серых котелках. Единственная возможность разнообразить свой облик для них заключалась в оформлении жилетов. Томас, зачарованно смотревший по сторонам, едва не наступил на микроскопическую собачку размером не больше крысы, с мордочкой, похожей на голову дрозда, и блошиными лапками. Животное, которое он нечаянно поддал ногой, взвыло на невероятно высокой ноте и попыталось укусить его за лодыжку, но распахнутая пасть была способна цапнуть только тросточку, имейся она у Томаса. На ее миниатюрном теле находилась попонка с рисунком из розовых квадратов, а на шее виднелась тройная золотая цепочка. Хозяйка собачонки, в наряде с такими же розовыми квадратами и с такой же золотой цепочкой, наклонилась, чтобы подобрать бедняжку на руки, одновременно бросив на Томаса взгляд с нежным упреком. Ему пришлось пробормотать невнятное извинение и исчезнуть как можно быстрее.

Девочка, игравшая в странную игру дьябло, едва не попала ему в глаз своей вертушкой. Она была в том возрасте, когда еще не нужно прятать свои щиколотки, но уже носила шляпу в цветочках. Она коварно ухмыльнулась, подобрав свое смертельно опасное устройство. Томас с удовольствием отвесил бы ей оплеуху. Он был расстроен и рассержен. Ему нужно было возвращаться, так и не увидев Полину.

Но его увидела Полина. Увидела издалека, высокого, потерянного, расстроенного, смешного и очень красивого. Она оставила свою задремавшую на стуле старушку-гувернантку, подкралась к Томасу сзади и легко коснулась тонкими пальцами его руки.

Он обернулся, вздрогнув, словно его укусили, но узнал ее только через какую-то долю секунды. Она была в светло-сером костюме того же цвета, что и ее глаза; на голове у нее была фиолетовая шапочка с вышитыми не ней цветами лилии. Она улыбалась ему нежно и немного насмешливо. Томас не сразу догадался, что сказать, да ему сразу и не удалось бы это сделать, так как у него сильно дрожал подбородок. Он испытывал непреодолимое желание обнять ее и никогда больше не выпускать из рук. Он схватил обеими руками ее маленькую ладонь, на ней были перчатки из какой-то очень тонкой ткани, сквозь которую он чувствовал ее тепло и хрупкость. Наконец ему удалось сказать:

— Это вы! Она засмеялась: — Разумеется, это я!.. Вас это удивляет? Он ответил шепотом: — Конечно… Ему пора было возвращаться на работу. Он проклял банк, обстоятельства, заставлявшие их расставаться, проклял весь мир. Жизнь показалась ему нелепой. Зачем нужно было работать, устраивать демонстрации, потеть, кривляться? Для чего? Все это было всего лишь театром марионеток, все было пустотой. Пустотой!.. Во всем мире имелось единственное живое существо — Полина.

Полина… Где она находилась, что делала на протяжении этих бесконечных дней, отделенная от него половиной Парижа и миллионами условностей? Моментами он ощущал свое единство по духу с русскими студентами, бросавшими бомбы в царский кортеж. Он был готов взорвать все, что громоздилось между ними, что разделяло их.

Он видел ее только два раза — в белоснежном платье и в сером, цвета осеннего неба костюме. Как и впрошлый раз, он был в одном и том же коричневом костюме, с каждым днем становившимся для него все более тесным, и в черном котелке, напяленном, словно гасильник для свечей, на его буйную шевелюру. У него появилась привычка проводить пальцем по верхней губе с тонкими черными усиками. Ему было безразлично, во что он одет. Впрочем, ей тоже. Он был высоким, красивым, забавным…

Когда он уже был готов снова расстаться с ней, Полина предложила ему сопровождать ее послезавтра в Шател. Ее отец накануне уехал в Трувиль, а она получила два билета от постановщика балета Дягилева, с которым ее отец познакомился на приеме у Габриэля Астрюка. Томас не имел понятия ни о Дягилеве, ни об Астрюке, но слышал о чуде, всколыхнувшем весь Париж: русском танцоре Вацлаве Нижинском. Полина обязательно должна была увидеть его, но она не могла появиться в театре одна. Впрочем, вряд ли ее спутником мог быть Томас… Поэтому она собиралась сказать, что будет в театре с подругой.

Ее гувернантка вечером задремлет уже за столом и будет думать только о том, как добраться до постели. Он приедет за ней на фиакре, но должен будет остановиться немного в стороне от подъезда…

Он никогда не видел балета, ему было наплевать на Вацлава Нижинского, но мысли о перспективе провести вечер с Полиной, побыть вдвоем с ней в фиакре наполняли его безумной радостью. Томас подбросил в воздух свой котелок, споткнулся о клумбу, согнулся вдвое, попросив у нее прощения и вернулся в банк на велосипеде, у которого, похоже, появились крылья.