Дни нашей жизни

Катя неслась впереди меня, только лезвия коньков мелькали, а я старался не отставать, но мне было скучно. Катя сказала, что обожает кататься, но я ее интереса не разделял. На катке даже разговаривать невозможно, особенно на такой скорости.

Но Кате я этого, конечно, не говорил. Я старался выглядеть обычным, заинтересованным, будто бы у нас свидание, а у меня с ней – первая любовь.

Катя остановилась и повернулась лицом ко мне, дожидаясь, когда я подъеду. А я вдруг решил ехать на нее не останавливаясь. Подумал: «Все равно смелости не хватит, так хоть врежусь в нее, а дальше будь что будет». В следующий миг я мягко на нее налетел и, обняв, повалил на лед нас обоих. Мы свалились на бок, Катя при этом громко смеялась и спрашивала:

– Ты что, дурачок?

Я делал вид, что мне тоже смешно. И вот мы лежали.

Ее лицо было совсем близко. И тогда я сделал это: прижался своими губами к ее губам, грубо и неумело. Мне, кстати, опять не понравилось. Я ничего не почувствовал. Это даже не было отвратительно, потому что не вызывало никаких желаний.

Потом я отпустил ее и устало перевернулся на спину, будто после тяжелой работы. С серого неба мне на лицо падали огромные хлопья снега, и я совсем спокойно подумал: «Я больше никогда не встану. Наверное, я сейчас умру».

Не знаю, почему мне в голову пришла такая мысль, но я был уверен, что вот так вот сейчас закрою глаза, а снег продолжит падать мне на лицо, только больше не будет таять.

Катя толкала меня в плечо, но я не реагировал. Тогда она поднялась на ноги и нависла надо мной.

– Тебе что, плохо?

– Нет, мне не плохо, – скучно ответил я.

– Почему ты не встаешь?

– Не знаю.

– Вставай, и пойдем.

– Да не хочу, – совсем слабо огрызнулся я. – Мне нравится смотреть на снег.

– Ты псих, что ли? – испуганно спросила она.

– Не знаю.

– Тогда я пошла.

– Уходи.

Она вроде бы начала отъезжать от меня, но потом снова вернулась. Сказала, что нормальный человек не будет вот так лежать на льду и пялиться в небо.

Тогда я закричал:

– Значит, я ненормальный человек! Сказал же: уходи!

Когда она ушла, я встал, отряхнулся от снега. И понял, что не могу добраться домой один: меня знобило, кружилась голова. Что теперь делать? До остановки минут двадцать идти через парк, а снегопад не прекращается. Скоро совсем стемнеет…

Я позвонил Льву и попросил за мной приехать.

Когда я сел в машину, он некоторое время смотрел на меня, не говоря ни слова. Потом спросил, как все прошло. Я покачал головой – мол, никак.

Лев вздохнул.

– Завязывай с этим.

– В смысле? – не понял я.

– Ты пудришь мозги и себе, и девочкам.

Я молча уставился на него. А он – на меня.

Так и сидели, пока он не завел машину и мы не тронулись с места. Тогда он сказал:

– Ладно, видимо, тебе проще, когда я делаю вид, что ничего не вижу…

Похоже, он все сразу понял, еще когда увидел засосы, а может, и еще раньше. Может, даже раньше, чем появился Глеб. Может, еще за год до Глеба, когда я сохранял в альбоме «ВКонтакте» фотографии мужчин. Интересно, к чему тогда он говорил со мной про «принцесс»?

Какой позор… Удивительно, что он до сих пор не перестал со мной разговаривать. Я их подставил. Вырос таким же, опозорил. Теперь им лучше до конца жизни избегать вопроса о сексуальной ориентации сына, чтобы не выслушивать обвинения в пропаганде и совращении, или вообще делать вид, что нет никакого сына; может быть, только Ваня, уж он-то, надеюсь, не подведет.

Лев заметил, что я готов вот-вот расплакаться. И сказал совсем неожиданно, будто между прочим:

– Ричард Пиллард проводил научное исследование, которое позволило ему выявить, что у гомосексуалов чаще всего есть другие гомосексуальные родственники по материнской линии.

– К чему ты это? – спросил я, хотя, конечно, понял к чему.

Он пожал плечами:

– Мысли вслух.

Мы больше никогда не возвращались к этому разговору.

Наконец доехали до дома. Я бросил свои коньки в коридоре, и вдруг мне показалось, что все стало каким-то особенным. Я даже застыл в своей обледеневшей куртке, с порога осматривая квартиру.

Было видно, как в зале сидит Слава и выводит что-то в блокноте. У него на коленях разместилась Сэм. Рядом с ними лежит на полу Ваня, играющий в приставку. Лев снимает пальто и вешает его на плечики, украдкой глядя на меня.

Мне вдруг подумалось, что, если бы это было в кино, после того разговора в машине мы со Львом, наверное, обнялись бы. И я бы, может, даже поплакал у него на плече от благодарности за то, что он все понимает. Но мы, конечно, не обнимались и не плакали, а просто смотрели друг на друга. И знали, что мы похожи, очень похожи и это, конечно же, навсегда.

Хорошо, что я пошел домой, а не остался с девочкой на катке.

Дома было тепло.

Эпилог

Родители усиленно готовились к переезду. Передвигаясь по квартире, приходилось то и дело перешагивать через коробки и сумки с упакованными вещами. И, хотя переезд планировался только к лету, начать мы решили загодя, ведь расфасовывать по контейнерам все нажитое за столько лет – дело нелегкое. Человек имеет удивительное свойство обрастать барахлом.

Слава подбадривал меня:

– У тебя будет комната с такими огромными окнами!