Дни нашей жизни

— Да разве мы его когда считали своим? — кричал Гусаков. — Про него, если хочешь знать, в самом «Крат­ком курсе» есть специальные слова на сто семьдесят второй странице, — я, брат, красным карандашом от­черкнул и приписал: «Белянкин!» В первую империали­стическую из дамских сапожников на завод подался, чтоб от фронта спастись! А как он в тысяча девятьсот шестнадцатом году держался? Ежели забастовка, юлит туда-сюда, перед начальством выслуживается, но и про­тив рабочего люда не попрет: страшно. У него отродясь совести не было!

— А после революции? — подхватила Катя Смолкина. — Укатил в деревню и отсиделся аж до самого нэпа, а в нэп вернулся и вот тут, где нынче пустырь, в собственной халупе мастерскую открыл. Сама к нему бегала простые туфли обращать в лакированные. А по­том почуял, что поворот в другую сторону, и на завод, социальное положение исправлять.

— Это точно, — подтверждали другие. — У него и Торжуев начинал сапожным подмастерьем, из деревни был выписан!

— А в эту войну? Смылся опять в деревню и кустарил там до самого Дня Победы! Другие оружие кова­ли, а он сандалетами на рынке торговал! Этот божий старичок себя не забудет!

Белянкин аккуратно вырабатывал свою норму, при­дирчиво проверял записи в расчетной книжке, чаще, чем раньше, вздыхал:

— Я бы рад помочь... да силы уже не те...

— Душа у него не та, — с сердцем говорил Ефим Кузьмич.

А Торжуев «гнал» выработку и заносчиво похва­лялся:

— А ну-ка, пусть христосик за мной угонится!

Ерохину передали слова Торжуева, но он только усмехнулся:

— Что ж, со злости или из амбиции, а работает по-стахановски, это нам и требуется.

Теперь он не волновался из-за успехов Торжуева, а напряженно готовился к решающему состязанию. Заяв­ление мастеру и начальнику цеха было уже сделано: беремся обработать цилиндр второй турбины за трое суток.

Торжуев узнал об этом и сказал Ерохину:

— Смотри, парень, запорешь, потом век не раскви­таться будет.

— Не запорю, Семен Матвеевич, а только говорю вам: и вы начнете в трое суток справляться, если чужим опытом не побрезгуете.

— Мне опыта занимать не нужно, своего хватает.

Массивный угольник был уже доставлен из цеха металлоконструкций. Технологи подсчитали, какую до­полнительную жесткость придаст цилиндру новое креп­ление, предложенное Карцевой, и благословили кару­сельщиков на обработку цилиндра двумя резцами.

А цилиндр путешествовал по цеху, и Ерохин с Лукичевым следили за ним нетерпеливыми взглядами: вот он лежит у слесарей, разъятый на две половины, слеса­ри устанавливают в нем паровые коробки... вот вспы­хивают зарницы электросварки — то приваривают ко­робки к цилиндру...

Потом цилиндр погрузили на платформу и надол­го увезли в термический цех. Посадят его там в огром­ную печь, пышущую жаром, будут нагревать до 600 — 650 градусов, а затем медленно, постепенно охлаждать.

Ерохин и Лукичев не теряли времени. Карцева до­ставала им брошюрки о передовом опыте лучших ста­ночников города, и они читали вечерами, выискивая там все, что может пригодиться. Съездили в Дом техниче­ской пропаганды, где Карцева устроила им консульта­цию и встречу с несколькими карусельщиками других заводов.

А цилиндр тем временем снова приехал в турбин­ный цех и зигзагами приближался к каруселям — вот он восседает на разметочной плите, весь испещренный знаками, вот он на столе «Нарвских ворот», вот про­плыл над головой к сверловщикам, вот он опять у сле­сарей, и слесари сцепляют две его половины десятками массивных «шпилек» — каждая пуда полтора весом...

Все нетерпеливее поглядывали на него Ерохин и Лу­кичев, и все тревожнее следил за ним и за соседями Торжуев. С интересом ждали решающего дня и Карце­ва, и Полозов, и Ефим Кузьмич, и Воробьев, да и всем рабочим участка было любопытно, кто пересилит. Ма­ститы «тузы», да не век им нос задирать перед моло­дежью!

Молодежь в эти дни была особенно приметна, о ней и старики, и начальники отзывались с почтением, хотя порой и покрякивали, — уж очень настойчива да въед­лива!

Любимов звонил в кузницу, боясь, что она задер­жит заготовки.

— Не беспокойтесь, Георгий Семенович, — отвечали из кузницы, — контрольный пост и так дыхнуть не дает! Сейчас отгружаем партию.

Любимов звонил в инструментальный цех, чтобы проверить, будут ли к утру новые резцы и сверла.

— Фу ты, до чего дотошный народ! — кричал Ев­стигнеев. — Вы молодежь так взбаламутили, что по все­му цеху звон! — Засмеявшись, Евстигнеев с удовольст­вием добавил: — Представьте себе, Георгий Семенович, в транспортном отделе и то комсомол нашелся или ста­рики омолодились. Сами набиваются отгружать да вам возить!.. Ну, а как мой Воловик? — спросил он, мрач­нея. — Говорить бы мне с вами не следовало, так я на вас зол!

Неделю назад Любимов сказал бы, что охотно от­даст Воловика обратно, но сейчас он наставительно произнес:

— Поддерживать надо рабочих-изобретателей, доро­гой товарищ, поддерживать, а не палки в колеса ста­вить им! Вы еще услышите, что может сделать изобре­татель, когда попадет в хорошие руки.