Дни нашей жизни

Да, есть. Теперь всем хотелось выступить, чтобы за­гладить недавнюю молчаливую демонстрацию. Почти у каждого было что сказать. Аня слушала: быстрее рас­пространять передовые методы... обучение молодежи... побольше комплексных бригад... Что бы там ни говорил Алексей, а ее работа уже дала плоды, люди поверили в нее и многого от нее ждут.

Ей хотелось переглянуться с Алексеем, но он сидел и что-то старательно писал, рвал, снова писал.

— И у меня есть претензии к вам! — сказала Аня, вставая.

Алексей впервые взглянул на нее с интересом и одо­брением.

Попросив слова, Аня хотела пожестче отвести неза­служенный упрек Алексея, но в последнюю минуту раз­думала и сказала другое:

— Я не собираюсь снимать с себя ответственность и не боюсь ответственности. Я даже готова признать, что работала плохо и уж во всяком случае — что правда, то правда! — кустарно. Но — одна — я невольно кустарни­чаю. А поэтому требую...

Она излагала свои требования громко, решительно, сердясь, что Алексей что-то пишет, вместо того чтобы слушать ее. Она без стеснений обвиняла руководителей цеха, участков, отделов:

— Ко мне прибегают, когда нужна скорая помощь, а продумать свои запросы и включить в мой план зара­нее — не хотят, не умеют. А может, суета мешала — та самая, с которой некоторым товарищам расстаться жал­ко? Меня зовут всякий раз, когда ученик что-нибудь на­творил, как будто я им нянька, — а сколько раз я тре­бовала, чтобы учеников направили в хорошие, даже в лучшие бригады?

Раздался скептический голос:

— В лучшие? Этак лучшие быстро станут худшими!

Насмешливо блеснув глазами, Аня громко заметила:

— Видимо, товарищ Полозов  прав — воспитывать кадры у нас не умеют и не очень хотят!

И села, довольная своим ответом и тем, что ненавяз­чиво, как бы между прочим, поддержала Алексея. Хоть и сердита на него... но об этом она ему успеет сказать!

К ее удивлению, Алексей свернул трубочкой бумагу, на которой писал, и передал сидевшим поблизости от него:

— Карцевой передайте. Пока не забыл, Анна Михай­ловна, список, который вы просили.

Записка по рукам пришла к Ане.

«Не сердись. Я боялся быть пристрастным, а вышло наоборот. Это потому, что я совершенно не могу тебя видеть».

Аня не сразу поняла чудесный смысл последних слов этой нелепой записки.

А совещание продолжалось, теперь уже в добром со­гласии, — обычный разговор хорошо понимающих друг друга людей, только председательствовал человек, энер­гично направлявший этот разговор по нужному пути. Манера Полозова вести совещание нравилась. Люди са­ми не заметили, как переломилось их настроение, как отошло назад недавнее раздражение. Теперь охотно да­вали советы, охотно шутили и смеялись любому остро­умному слову и летучей шутке, которые так украшают деловые беседы и на которые так щедры русские люди. Но то один, то другой из участников совещания вдруг задумывался, мрачнел, вспоминая, что приказ о пониже­нии в должности продиктован, записан и лежит у Поло­зова под рукой... Как сказать о нем рабочим в цехе? Как объяснить дома жене? Насмешек будет много, а зарабо­ток уменьшится... и стыда-то, стыда сколько!

— Итак, товарищи, договорились по всем пунк­там? — сказал Полозов, заканчивая совещание. — Все, что требует приказа, будет сегодня же оформлено. Кста­ти, один приказ у нас уже подготовлен…

Он взял у секретарши черновик приказа, про себя прочитал его, помолчал и вдруг дружески улыбнулся всем:

— Подписывать?.. Или, может быть, обойдемся по-хорошему?

Гусаков встал и широким жестом протяиул Полозо­ву руку:

— Куда ни шло, попробуем по-твоему. Эко ты нас в оборот взял, Алексей Алексеевич! Ха-а-рактерный чело­век! Пересилил-таки.

— Возражений нет? — спросил Алексей, складывая злополучный листок. По-мальчишески подмигнул, разо­рвал листок пополам, потом еще и еще.

11

Николай Пакулин жил в том состоянии душевного подъема, когда все удается и все кажется достижимым.

Экзамены в техникуме были сданы без единой трой­ки, после экзаменов поехали на Кировские острова на праздник белых ночей, там были Ксана с Валей и Ар­кадий Ступин, и вышло так, что Николай стал четвер­тым в этой компании и они катались вместе на лодке. Конечно, разговор шел общий, но, когда выехали на взморье, Ксана начала вспоминать описание белой но­чи у Пушкина; ни Валя, ни Аркадий не знали его на­изусть, а Николай знал, и они с Ксаной на память чи­тали его — Ксана строчку и Николай строчку... Потом Николай греб и смотрел на Ксану, а Ксана сидела на руле и слегка улыбалась ему. Но еще лучше было то, что они опоздали на последний трамвай и шли пешком через весь город. Аркадий пошел проводить Валю, а Николай проводил Ксану, и у ее дома они еще немного постояли и поговорили. О чем? Ни о чем особенно, но все получалось как-то складно и ласково, и уже в по­следнюю минуту, когда заспанный дворник открывал парадную, Ксана протянула руку и не торопилась от­нять ее, и сказала, опустив глаза:

— Спасибо, Коля. До свидания.