Дни нашей жизни

Может ли быть, что отравленная алкоголем кровь деда какими-то таинственными путями проникла в тель­це, в мозг ничего не подозревающего, ни в чем не по­винного ребенка, рожденного в любви, лелеемого с пер­вого дня рождения? А если не это... так почему же? Как она подкрадывается, эта болезнь? И как получает­ся, что люди, создавшие столько чудес, вдруг оказались бессильны перед нею?

Здоровый и очень сильный, Саша Воловик не мирил­ся с понятием смерти. Не мирился он и с тем, что можно потерять волю к жизни. Душевное состояние Аси стави­ло его в тупик. Он до слез жалел ее и совершенно не понимал, хотя трогательная беспомощность Аси когда-то и привлекла его к ней.

Семья у Воловика была ясная, дружная, деятельная. И отец и мать работали на Днепрострое, причем мать завоевала там большую славу, а ее подружки-бетон­щицы — все боевые, напористые — постоянно толклись в доме и вносили в него все тревоги, радости и заботы большой стройки. На глазах у Саши постепенно выра­стала плотина, сперва грубая и бесформенная, а потом как-то вдруг ставшая красивой до того, что хоть часами гляди — не надоест. На глазах у Саши прошел шлюза­ми первый пароход, станция дала первый ток; на том месте, где Саша бегал с мальчишками и ездил в кузове отцовского грузовика, разлилось широченное озеро — озеро имени Ленина, а возле головного шлюза по вече­рам светил настоящий маяк. Однажды Саша попал в Крым, в пионерский лагерь «Артек», и там повстречал множество ребят. Откуда только не приезжали они, — порой и на карте не найдешь таких названий! И о чем только не рассказывали! Раньше Саша считал, что Днепрострой — главнее главных, и пятилетка, которую выполняли все окружающие его люди, — это завершение Днепростроя. В «Артеке» он впервые ощутил свою ог­ромную страну и понял, что пятилетка везде и всюду вносит новое, небывалое. И как же ему захотелось ско­рее вырасти. Иногда ему становилось страшно, что все построят без него, откроют без него, без него изобре­тут...

Когда он попал подростком в Ленинград, на завод, он стал слесарем высокой квалификации в самый корот­кий срок, какой понадобился для получения необходи­мых знаний и навыков. Достигнув мастерства, он начал вкладывать в него собственную мысль. Все делали и делают так — это хорошо; а если сделать лучше и быст­рее, скажем, вот этак или еще по-другому? Он внес десятки усовершенствований в работу инструменталь­щиков и все присматривался ко всякой новой работе: нельзя ли иначе, проще, быстрей? В вечернем техникуме он учился в общем отлично, но на контрольных работах по математике часто хватал тройки, потому что ему бы­ло неинтересно решать задачу общепринятым способом, он пытался решить ее как-нибудь иначе и в итоге за­паздывал.

Девушки уважали его, советовались с ним и побаи­вались его. Он был очень серьезным юношей, Саша Во­ловик! Много читал, по утрам делал гимнастику и обли­вался холодной водой, жил по расписанию, составлен­ному так, чтоб ни одна минута не пропадала зря. Отдых он позволял себе только летом, ради плаванья и гребли. Случалось, какая-нибудь девушка на короткий срок привлекала его внимание, но он быстро разочаровывал­ся: ломается, нет серьезных интересов, не о чем говорить с ней. Позднее он думал: «Это потому, что где-то близ­ко жила Ася, я знал, что встречу Асю».

Он заметил Асю задолго до того, как познакомился с нею .Выходя из дому по утрам, он почти каждый день встречал ее. Она быстро-быстро шла ему навстречу, — наверно, всегда выскакивала из дому в последнюю ми­нуту. Иногда она улыбалась чему-то и слегка подпры­гивала на ходу, как школьница, но чаще всего он видел ее озабоченной, с плотно сомкнутыми губами. Зимой она ходила в капоре, как девочка, летом не носила никаких шляп, и ее легкие, светлые волосы взбивал и спутывал ветер, золотило солнце, обрызгивал случайный дождь. В дождливую погоду она надевала черный плащ с капю­шоном, из которого выглядывала, как птенец из гнезда. Саша знал ее походку, ее настроения, знал все ее одеж­ки — их было не много. Не знал он только, кто она и где живет.

Была поздняя весна с грозами и предгрозовой духо­той по вечерам. У Саши шли экзамены. Однажды около полуночи, когда строчки стали сливаться перед его гла­зами, Саша отложил учебник и лег грудью на подокон­ник, стараясь поймать хоть слабое дуновение в непо­движном воздухе. Небо было затянуто серым туманом, в темноте переулка неясно белел киоск на углу и ролики подвешенных антенн.

И вдруг в тишине ночи прозвучал негромкий, но звонкий и жалобный голос:

— А я тебе говорю: пойдем домой! Пойдем домой!

Глухой бас прорычал в ответ:

— Оставь меня. Ну?!

— Нет, не оставлю! — мелодично и твердо сказал женский голос.

Свесив голову, Саша разглядел грузную, покачиваю­щуюся фигуру мужчины и тоненький женский силуэт с рассыпающейся копной светлых волос... Она?!.

Мужской заплетающийся голос упрямо повторял:

— Не пойду. Сказал — не пойду. И не приставай!