В холодные ночи августа яблоки еще не падают на землю. Я вышел из дома и услышал, а потом увидел над собой самолет. Он ровно нес лампадки огней, и было что-то задумчивое в голосе его полета. Я отошел от крыльца и взглянул на сухой оранжевый свет террасы. Лаяли собаки, каждое звено лая висело в темноте прозрачным стручком. Я повернулся к луне и сделал выдох. Он разошелся пыльным мерцающим облаком, тень от сосны легла по нему мутным столбом. Я ударил в землю ногой, и другая ступня почувствовала легкую дрожь ответа. Что еще делать в холодные ночи августа? За рубленой стеной дома не слышно дыхания. Я знаю, что она спит и короткая прядь упала, накрыв горячую щеку. Я знаю, что могу войти и постоять у дивана, могу вернуться на террасу и сесть за стол. Здесь книги и журналы, перо и бумага. До зимы далеко. Бродит по небу самолет, луна лихорадочно блестит меж сосен, а время застыло на мгновение любви и покоя. Холодные ночи августа! Скоро разъедутся дачники, пройдет по улице хромая собака, и дом всплывет на белой подушке сада. Но и тогда, если войти в ледяную комнату, минуя лиловый прочерк луны, перешагнуть через упавшие листы бумаги и заиндевевшее перо, если прислушаться, присмотреться в угол, всем существом ощутишь ее присутствие, ее легкий сон и тепло, увидишь темные лепестки прядей, упавшие на подушку, весь стебелек фигуры, означенный под одеялом. И в чашечке ладони, положенной у щеки, бледный шарик, недозревшее яблоко августа, подкидыш ночи, еще живой в ее теплых пальцах.
В холодные ночи августа стою, подняв лицо к звездам. Не слышно за стеной дыхания, но в воздухе мерещится его струистая тень. В холодные ночи августа жизнь чертит на небесах свой серебряный вензель.
11 августа. Суббота
Итак, слова произнесены. Мы объяснились. Это любовь? Думать о нем беспрестанно — значит любить? Стремиться к нему, забыть обо всем на свете? Но я не могу сказать, что мне так безмятежно. Скорее тревожно. Это любовь?
Мама пыталась завести со мной разговор:
— Маша, что творится с тобой? Ты сама не своя. Быть может, что-то случилось?
Я уверяла ее: ничего, ничего не случилось.
— Ты изменилась, даже глаза стали другие.
— Взрослею, — ответила я.
Мама только вздохнула.
Я теперь живу как за стеклянной перегородкой. Там прежние люди ходят и прежнее говорят, но хуже видно и слышно. Интерес к Диме у меня пригас. Встречаюсь, перебрасываюсь фразами, но это уже не то. Странно, странно! Как все меняется. Дима, по-моему, переживает. В их семье хорошие новости. Диминого отца берут на работу, он будет вести семинар в группе искусствоведения. Все дедушка устроил.