Дни стужи

Столяров вылетел из камеры одним прыжком. Почувствовал что-то неудобное, мешающее в животе.

Стало горячо. Взревел. Ударил человека с копьем головой о стену раз.

Другой.

Третий.

Отпустил обмякшее тело.

Повернулся к жене. Что-то все равно мешало и было очень больно и горячо.

Копье пробило живот наискосок, стальное жало вышло из бока, торчало окровавленным птичьим клювом.

Купец устало сел, привалившись к стене так, чтоб древко не упиралось.

Посмотрел на жену.

— Ты иди. Иди за Маришенькой.

Помолчал, всхлипнул:

— Раньше надо было старому дураку…

Женщина сняла с пояса убитого нож, неумело, но крепко сжала рукоять и ушла.

* * *

Якут молча смотрел на чашу.

Казалось, он не делал ничего, но Иван понимал, что именно исходящая от него незримая сила не дала до сих пор вихрю нащупать в чаше точку Воплощения.

Битва продолжалась.

Порождения пространств и разумов бились уже не за право воплощения. За само существование Многомирья, за право быть в нём.

Гигантские змеи, выросшие из-за спин многоруких воинов, вознеслись в облака тех миров, где обитают боги, и обрушились на призванную иноком дружину.

На их пути встал старец в снежно-белых одеждах. Раскинул руки, подставляя широкую грудь с сияющим крестом, и твари остановились, закружили, забили хвостами, не в силах его коснуться.

Рядом сМедведем возник и пошел, деревянным посохом отбивая удары многоруких воинов, высокий человек в длинной шубе. Он рос, высился, превращаясь в великана, возложил руку на голову медведя, и зверь взревел, встал на задние лапы и разорвал одного из многоруких.

Его тут же обвила гигантская змея и духи-звери покатились по облачной тверди, терзая друг друга.

— Ваня, чаша, — шепнул Ивану Якут.

Раскинув руки, Шаман чуть шевелил пальцами, словно жонглировал чем-то невидимым.

Он коснулся Ивана, и они вознеслись над схваткой, оказались совсем рядом со смерчем, в котором все яснее проступали очертания существа, и были эти очертания настолько чужды этому миру и страшны, что у Ивана закружилась голова.

— Чаша, Ваня, — повторил Якут, — надо разбить чашу. Иначе мы долго не продержимся. Я дам тебе время.

И Якут обнял смерч.

Этого не могло быть, смерч накрывал уже весь мир, поглощал его, и лишь там, внизу, где кипела битва, сверкали искры оранжевого и бело-серебристого света.

Но старый шаман смог.

Он держал вихрь, не давая закручиваться и втягивать в себя окружающую реальность, выигрывая драгоценные мгновения.

Иван слился со Звёздным Лисом. Запетлял между сражающимися духами и неведомыми существами, подскочил к чаше и уперся в ее гладкий бок.

И почувствовал чей-то далёкий, едва ощутимый отклик.

* * *

Стеклянному Деду было сразу и хорошо, и плохо. Он растворялся, забывал себя, и это было хорошо. Ведь, он забывал все плохое, что с ним творилось, уходила боль, исчезал страх, больше не было свистящего острого стекла, которого он так боялся.

А что до плохого, до того, что исчезали лица друзей и знакомых, так это были мелочи. Он давно уже их не видел, и никто из них ни разу не пришел его навестить.

Значит, и не нужны они ему.

Он устремлялся в выси, о которых никогда и не думал, терял себя, а остатки его существа все сильнее заполняло единственное желание — притянуть, вобрать в себя то, что было где-то там, наверху.

Далёкий, едва слышный зов снизу коснулся его, словно кто-то хорошо знакомый положил руку на плечо. Едва-едва касаясь.

Но этого хватило. Дед Харитон услышал зов, который был обращен именно к нему. Он был кому-то нужен.

Кому?

Он хорошо знал этого человека.

Человека?

И он сам, значит, тоже человек?

То, чем Харитон становился, сжало его горло так, что потемнело в глазах, потащило за собой, окончательно растворяя в общем потоке, создающем колдовскую чашу.

Но на краткий миг бывший порубежник полностью обрел себя.

И увидел полные надежды глаза.

Он не помнил, как зовут этого человека.

Зато помнил, как он с другом приходил и говорил с ним. Помогал.

Делал очень простые, но такие нужные вещи.

И сейчас шепнул одно слово — «Помоги».

Стеклянный Дед попытался встать — его держали крепкие широкие ремни.

Тогда он сделал то, что когда-то умел, но чего страшно боялся.

Вокруг него засвистели осколки колдовского стекла, вспарывая душу, взрезая сознание, и это было очень страшно.

Старый порубежник закричал и умер.

Исчезла всего одна нить, сплетавшая чашу.

* * *

Лишь на миг изменилось гудение, исходившее от чаши, лишь мгновение звенящей тишины повисло и прошло.

Лис тявкнул и толкнул чашу передними лапами.

Закричав, Якут стиснул основание вихря, сдерживая существо, которое пыталось из него вырваться и неотрывно смотрело на него провалами беззвездной пустоты, выпивая душу.

Великан с посохом и Медведь толкнули чашу вместе с Лисом.

Взмахнул крыльями вернувшийся гигантский Филин, вихрь ударил, чаша закачалась и начала падать, теряя равновесие и осыпаясь по краям

* * *

В Яви Якут покачнулся и, так же, как смерч на изнанке мироздания, обхватил колдуна. Крепко сжал.