Дни Стужи (СИ)

Китайгородские переулки были темны и пустынны, древние, обветшавшие еще до события дома уснули до весны под огромными снежными шубами, и лишь кое-где великанские сугробы прорезали узкие тропинки, прокопанные редкими обитателями этих мест. Не хотел здесь селиться московский люд, не доверял обманчивой тишине, уж больно нехорошие вещи тут творились. Давно, правда, это было, но память города длинная. Казалось бы, уже поколение сменилось, а помнят горожане, что места эти тёмные, хотя и не помнят уже многие, почему.

К дому, где обитал дед Харитон тропинка вела, но давно не чищенная, так что, не знай друзья, куда идти, точно бы промахнулись.

Что это дед тропку забросил, — недовольно пробурчал Стас в спину Ивану.

Ходить по рыхлому снегу он не любил, хромота давала о себе знать сильнее, чем обычно, начинало похрустывать колено, и ведун становился желчным и раздражительным. Хотя, Харитону он ничего не скажет — это понимали оба ведуна. Незачем заставлять Стеклянного Деда нервничать. Начнёт суетиться, бросится за лопатой, будет бормотать, что всё стеклянное кругом, заденешь — звенит, а вот потому и сидел в дому, а гостям то как ходить, а ежели не чистить, то никак не ходить, но стеклянное снегом обсядет, вот и видно будет, куда не ходить…

Когда дед становился таким, Стасу делалось очень неловко. И, почему-то, стыдно. Он то помнил Харитона еще не полусумасшедшим Стеклянным Дедом, которому чудом удавалось держать свой разум на самом краешке безумия. Когда они познакомились, Стас еще не был Хромым, а про Харитона ходили легенды, и Старшой лично следил за очередностью его смен и перерабатывать не давал. Был Харитон лучшим из слухачей — умел поймать направленную мысль с такой точностью и ясностью, какая другим слухачам и не снилась. Только через него Старшой связывался с дальними постами и отрядами, отправленными с особыми поручениями. Только он дежурил, или страховал других слухачей во время самых опасных дел, когда от любого случайно пойманного слова-образа зависела жизнь порубежников.

Словом, был Харитон оберегом московских порубежников, человеком важным и нужным, при этом, оставался нормальным мужиком, скромничал, служил не за страх, и даже не за награды, а за совесть, потихоньку готовил себе смену, да копил на домик в ближайших посадах.

Пока что-то его не выжгло. Что — точно никто не знал. Стас узнал о беде только вернувшись с патрулирования, а увидел Харитона только в лазарете, спустя несколько месяцев. И, охнул.

Кряжистый неторопливый мужик, всегда казавшийся чуть задумчивым, на что многие и ловились, превратился в высохшего суетливого старичка с нездоровой зеленоватой кожей. Он непрерывно мелко семенил по коридорам лазарета и бормотал надтреснутым голосом, — Стекло. Осторожно. Осторожно надо. Бьётся. Колючее. Колючее стекло. И стекло повсюду. Оно невидимое, но чёрное.

И все время стряхивал какой-то тряпочкой что-то невидимое с больничной пижамы. Сестры сказали, что Харитон стряхивает невидимые но очень острые мелкие осколки. Если Харитон начинал говорить о черном стекле, значит, дело совсем плохо, придётся его поить настоями.

Так и прилепилось к нему прозвище Стеклянный Дед. Порубежники вздыхали, поначалу навещали Харитона часто, потом, как оно всегда и бывает, все реже и реже, закручивали дела, служба шла, и, вот, однажды, Стас решил навестить Стеклянного Дела и узнал, что в лазарете его нет. Не было го и богадельне, где доживали свои дни безнадёжно увечные и скорбные головой порубежники.

Оказалось, Харитон все же пришел в себя, насколько это было возможно, Старшой выхлопотал ему пенсию, да еще и в обход всех приказов и распоряжений выходное пособие, которого хватило на скромное жильё. Все думали, что Стеклянный Дед уедет, как хотел, в посад, но он собрал невеликий свой скарб и поселился почему-то в заброшенном доме в Китайгородских переулках. Деньги же положил в банк, откуда аккуратно снимал небольшую сумму каждый месяц и тратил ее на еду и редкие книги о старой Москве, которые выискивал повсюду.

Правда, частенько на него находило, и тогда он потерянный бродил меж домов и бормотал о стекле, которое надо обходить, о том, что очень страшно порезаться, и рассказывал о таких местах, что даже у Стаса и Ивана мурашки бегали.

В такое время он плохо понимал, кто он и где, тыкался в каждую подворотню, а если его задевали, плакал, что могут разбить, и жаловался, что его уже раскололи на кусочки, и он ищет отлетевшие осколки.

Немногочисленные соседи знали, что Стеклянный Дед — существо безобидное, обматывали ему руки мягкими тряпицами и отводили домой. Несколько раз, в самые морозы, Стас с Иваном забирали его к себе домой, отогревали, откармливали и сидели ночами, слушая несвязные жутковатые рассказы.

Впрочем, иногда Харитон пропадал на несколько дней, а один раз — на три недели. Никто его не видел, друзья сбились с ног, а в один прекрасный день нашли его, сидящим на лавочке у дома. Где его носило, дед так и не сказал, только блаженно щурился, да хрумкал свежим яблочком.