Дни в Бирме. Глотнуть воздуха

Что правда, то правда: они виделись каждый день, утром и вечером. Каждый вечер они вдвоем играли в теннис – миссис Лэкерстин была слишком вялой, а мистер Лэкерстин страдал избытком желчи в это время года – после чего все вчетвером рассаживались в салоне, играли в бридж и разговаривали. Но, хотя Флори проводил часы в компании Элизабет, и часто они оставались вдвоем, ему никак не удавалось расслабиться в ее присутствии. Общались они – при условии, что общение ограничивалось банальностями, – совершенно свободно, однако были далеки друг от друга, как незнакомцы. Он держался с ней скованно, все время помня о своем пятне; дважды выбритый подбородок зудел, и все тело ныло, требуя виски и табака, ведь он теперь старался пить и курить меньше. Но за десять дней отношения их ничуть не продвинулись.

Дело в том, что у Флори никак не получалось говорить с ней так, как ему того хотелось. Говорить, просто говорить! Кажется, такой пустяк, но как же это важно! Когда ты достиг порога среднего возраста в горьком одиночестве, находясь среди людей, для которых твое искреннее мнение о чем бы то ни было – это святотатство, потребность в общении становится огромной. Но с Элизабет серьезный разговор казался невозможным. Словно бы на них было наложено заклятие, превращавшее все их общение в разговор о мелочах: граммофонные пластинки, собаки, теннисные ракетки – весь этот пустопорожний клубный вздор. Ей словно бы не хотелось говорить о чем-то другом. Стоило ему затронуть мало-мальски значимую тему, как ее интонация менялась, как бы говоря: «давайте не будем». Когда же он узнал ее книжные вкусы, то ужаснулся. Однако он напоминал себе, что она еще молода, к тому же разве не жила она в Париже, не пила белого вина и не говорила о Марселе Прусте под платанами? Пройдет время, и она, несомненно, поймет его и станет ему той спутницей, в которой он нуждался. Возможно, он просто еще не заслужил ее доверия.

Ему определенно недоставало тактичности. Как всякий человек, живущий в основном в одиночестве, он больше привык иметь дело с идеями, чем с людьми. Поэтому при всей тривиальности их разговоров он стал иногда раздражать ее – не тем, что говорил, а тем, что подразумевал. Между ними возникала натянутость, неопределенная, но грозившая перерасти в ссору. Когда вдвоем оказываются два человека, один из которых давно живет в стране, а другой только недавно приехал, первый неизбежно ведет себя как чичероне в отношении второго. Элизабет в те дни только начинала свое знакомство с Бирмой, а Флори, понятное дело, выступал ее проводником, переводчиком, комментатором. И то, что он говорил, или то, как он это говорил, вызывало в ней смутное, но глубокое неприятие. Она обратила внимание, что Флори, говоря о «туземцах», почти всегда был за них. Он вечно восхвалял бирманские обычаи и характер бирманцев; доходило до того, что он сравнивал их с англичанами не в пользу последних. Это настораживало ее. Ведь туземцы есть туземцы – интересные, вне всякого сомнения, но в конечном счете «второсортные» люди, черномазые. Флори относился к ним чересчур терпимо. И даже не понимал, чем именно настраивал ее против себя. Ему так хотелось, чтобы она полюбила Бирму, как он любил ее, чтобы она не смотрела на эту страну холодным, безразличным взглядом мемсахибы! Он совсем забыл, что большинство людей не могут чувствовать себя легко в другой стране без того, чтобы принижать коренное население.

Он слишком настойчиво старался увлечь ее Востоком. Например, пытался склонить к изучению бирманского языка, но лишь зря потратил время. (Тетя объяснила ей, что по-бирмански говорят только миссионерки, а порядочные женщины вполне обходятся кухонным урду.) Подобных мелких разногласий было не счесть. Элизабет смутно догадывалась, что взгляды Флори не соответствовали взглядам нормального англичанина. Она не могла не понять, что он просил ее полюбить бирманцев, даже восхищаться ими – восхищаться этими черномазыми, почти дикарями, один вид которых все еще вызывал у нее оторопь!

Эта тема то и дело всплывала между ними. Как-то на дороге их обошла группа бирманцев. Элизабет, не скрывая своих чувств, смотрела им вслед со смесью любопытства и неприязни и сказала Флори, как сказала бы любому:

– До чего же они страшные, разве нет?

– Страшные? А по-моему, они довольно симпатичные, эти бирманцы. У них просто великолепные тела! Взгляните на плечи того малого – словно бронзовая статуя. Только представьте, что бы вы увидели в Англии, если бы люди стали ходить полуголыми, как здесь!

– Но у них такие кошмарные головы! Их черепа как бы срезаны сзади, как у кошек. И оттого, что лбы у них так скошены назад, они выглядят такими злобными. Помню, я читала в каком-то журнале о формах человеческих голов – там сказано, что люди со скошенным лбом относятся к преступному типу.

– Да ладно вам, как-то натянуто! Примерно половина людей на планете с такими лбами.

– О, ну если считать цветных людей, то конечно!..