ДНК неземной любви

– Вы всегда знали, что вы не родной, а приемный сын?

– А вы уже тоже в курсе? – Савва невесело усмехнулся. – Вот видите, никаких тайн в славной семейке Кадош. До девяти лет я жил в детдоме, а потом у них. И она... мать никогда не уставала напоминать мне, что я им не родной.

– Но она вас вырастила, дала вам образование.

– О да, у меня никаких претензий... Делали из меня вундеркинда, я, конечно, старался, очень старался. Ну а потом все как-то обрыдло разом.

– Мы делали обыск в квартире в Большом Афанасьевском...

– В бывших совминовских хоромах? У матери пунктик был, что она неизлечимо больна, что все только и ждут ее смерти – особенно я... ну, чтобы стать в этих самых замшелых хоромах полным хозяином. Там уборная в стиле незабвенных семидесятых и еще совковые обои.

– А вы... не рады наследству? – вкрадчиво осведомилась капитан Белоручка.

– Я многое в этой жизни заработал сам и ни в чем сейчас не нуждаюсь.

– Что вы делали в ночь на среду? Где были, чем занимались?

– Так, были дела за городом.

– Где именно?

– На Рублевском шоссе.

– А конкретней?

– Не помню. При чем тут ночь на среду? Мать убили не более суток назад.

– Вы в этом уверены?

– Достаточно на ее тело взглянуть.

– Вы так хорошо разбираетесь в судебной медицине, чтобы судить о времени смерти?

– Достаточно хорошо.

– Неужели криминалистику изучали?

– Интересовался в свое время.

– Вы меня просто поражаете, Савелий Аркадьевич, – пропищала капитан Белоручка совсем уж каким-то невозможным голосом. – Вы меня восхищаете все больше и больше!

– Вы дурочку со мной не валяйте. По таким убийствам...

– По каким таким убийствам?

– По таким, – повторил Савва Кадош, – родственников всегда подозревают, если... если больше некого подозревать, если в вашей работе полный провал. Так вот, я не Нерон.

– Вы не... кто?

– Нерон, римский император, повелел убить свою мать, стал самым известным матереубийцей в Риме. Я на роль Нерона не подхожу.

– В Риме... – капитан Белоручка покачала головой. – Надо же... мы тут тоже про Рим недавно вспоминали... А вы бывали в Риме?

– На днях вернулся.

– Ваша машина, «Порше»... кстати, где она, отчего вы не на ней сегодня?

– Она в автосервисе на профилактике.

– Ваш «Порше» зафиксирован уличными камерами в четыре тридцать на Гоголевском бульваре в ночь на среду и на следующие сутки – вы приехали в одиннадцать вечера к метро «Кропоткинская» и припарковались там.

– И что с того? Да, возможно. И что с того?

– Ваша мать была убита ночью на Гоголевском бульваре, а за сутки до нее там же, на бульваре, был убит пожилой мужчина.

– И что с того, что я там проезжал и припарковался?

– С какой целью?

– Вам эта цель должна быть хорошо известна. Вам, милиции.

– Нам?

– Да, да, именно вам. Подымите архив свой, не далее как год назад я объяснялся у вас в управлении по поводу... ну когда компания юных пылких влюбленных в оккультизм студентов спустилась в столичное метро. Меня вызывали давать... я не понял – то ли объяснение, то ли консультацию по этому смешному поводу. И ваши сотрудники интересовались моим клубом.

– «Ямой».

– Вот видите, вы в курсе, – Кадош неожиданно ослепительно улыбнулся.

Улыбка его была такой открытой, такой светлой и притягательной, что Катя на долю секунды ощутила себя мотыльком, летящим на свет лампы, – вот, вот сейчас... эта его улыбка... А потом он как-то резко сжал губы, и лицо его стало другим, и баритон, похожий на мягкое тупое гипнотическое сверло, тиранящее ваши бедные мозги, зазвучал снова в тесном помещении кримлаборатории, пропитанном трупной вонью и запахом формалина.

– Ваши коллеги тогда интересовались адресом моего клуба. Он в Чертольском переулке, это возле Гоголевского бульвара. Я когда еду со стороны Пушкинской, просто поворачиваю, а когда еду с Кремлевской набережной приходится парковаться у метро, там поворота, увы, нет.

По виду всех присутствовавших на этом странном допросе Катя поняла – они это всё знали. Вот вам и пленки уличных камер, вот вам и улика...

– Ах да, совсем забыл – если будете беседовать с кишиневскими родственниками матери или же с соседями по дому – не обращайте внимания, – Кадош снова улыбался. – Они будут уверять вас, что это именно я ее прикончил. Еще и мое бедное пионерское детство вспомнят, каким я был вундеркиндом, как они меня музыке учили... на рояле бренчать... И про мою детскую неуравновешенность вспомнят. «Знаете, ведь это гены, – он скорчил гримасу, прошамкал скрипуче. – Это гены у него, ведь неизвестно, чей он сын»... Всю жизнь меня детдомом попрекали, что, мол, безродный, испорченный, развращенный... Про то, что я душу черту продал за деньги, еще не говорили вам, нет?

– Нам потребуются образцы для генетической экспертизы для установления родственных связей, – сказала капитан Белоручка. – Это займет минуту – простой мазок из полости рта.

– Я для этих образцов не гожусь, я ведь всего лишь приемный сын, бедный подкидыш, – Кадош уже не скрывал презрения. – Что ж, если вам надо получить от меня образцы – пожалуйста.

«Он все понял, – подумала Катя, – зря Лилька соврала так неуклюже».