ДНК Творца

Пригрезившееся было чужим и родным одновременно. Я находилась в заброшенной охотничьей сторожке. Странно, почему во сне не только видела, но и чувствовала все: холод давно не топленного четырехстенка, завывание вьюги за слюдяным окном, запах пыли и мышиный дух. Но хуже всего было ощущение витавшего в воздухе одиночества.

– Наконец-то ты пришла, – сухой, надтреснутый голос заставил меня обернуться.

Лим стоял в дальнем, потемневшем от копоти углу. Изможденное лицо, уставший взгляд старика, прожившего и повидавшего больше, чем хотелось бы, залегшая меж бровей морщина, заметно прибавившаяся седина в грязно-рыжих волосах, а вместо одежды – бесформенная, разорванная хламида. Но самое главное – руки: в кровавых мозолях, связанные впереди пеньковой веревкой.

Демон сделал шаг вперед и пошатнулся. Я, не помня себя, подбежала, обняла, прижалась щекой к груди. Любимый. Мой. Тот, кто мне дорог со всеми его мелкими слабостями и дурными страстями. Тот, кого я всегда буду ждать. Неважно какого, главное, чтобы живого.

Безмолвные слезы покатились по щекам сами собой. Без всхлипов и надрывов. Лим неловко уткнулся подбородком мне в макушку и прошептал, успокаивая, как маленького ребенка:

– Сколько ночей я молился, чтобы увидеть тебя вновь, хотя бы во сне.

В его словах не звучало ни упрека, ни осуждения, почему меня так долго не было, лишь печаль, что времени отпущено так мало. Я прижалась к нему еще сильнее.

– Ты моя вечность, судьба.

Все же всхлипнула и задрала голову. Наши взгляды встретились. Нежность и грусть смотрели на меня, и я ощутила, что эти глаза до последних моих дней – глаза любви и совести моей.

Лим поднял связанные руки и неловко стер слезы с лица.

– Даже во сне эти инквизиторские оковы, – мой голос осип.

– В реальности – это магические кандалы. После суда пришлось с ними сродниться.

– Меня не было неделю. Всего неделю в прошлом. Почему же в нашем времени прошло полтора месяца? – вопрос, обращенный, мирозданью, был полон отчаяния.

– Время… Оно слишком непредсказуемо. Обещай мне, что позаботишься о себе и малыше. Неважно где и когда, но ты должна жить.

Было такое ощущение, что он прощается со мной, и слушать эти слова не хотелось. Я жадно потянулась к его губам. Ничего он от меня не добьется. Никаких обещаний, что смогут примирить его с судьбой. Если на этом свете его будет удерживать одна мысль: его любимая и его ребенок в опасности – буду жестокой, не подарю Лиму успокоения, клятвы, что сбегу во временной поток, навсегда скрывшись от инквизиторов в прошлом.

В поцелуе мы были свободны, вне оков чужих наветов и лживых игр. Было ощущение, что мы воруем эти мгновения. Наши языки, без оглядки на цензуру, познавали друг друга, как в первый раз. Мы давали друг другу губы, делили один судорожный вздох на двоих, прижимались до боли и не думали ни о чем.

Лишь руки, лишь тепло наших тел в промерзшей насквозь ветхой сторожке.

Два любящих сердца, балансирующих на грани отчаяния и надежды. Судорожные вздохи и дрожь, рожденная внутри. Торопливые движения. Как же это сложно: надышаться друг другом, когда отпущено так мало – всего лишь сон.

Последний, увы, в отличие от яви, имел свойство прерываться мгновенно. В один миг черты Лима поплыли. Еще секунду назад осязаемый, он стал туманом. Пытаясь удержаться в грезах, я до боли зажмурилась. Не помогло. В уши настойчиво ввинчивались звуки ругани, треск дерева и звон разбивающейся посуды.

Еще не открыв глаза, я уже ненавидела всех, а когда отдернула одеяло и все же подняла веки, поняла, что разбудившая меня какофония родом из-за стенки, а точнее, из комнаты Пауля, что была по соседству с моей.

«Что же успел натворить за ночь этот неугомонный вампир?» – успела промелькнуть мысль, прежде чем раздался выстрел.

Я буквально выпрыгнула из кровати, лихорадочно ища взглядом одежду. Джинсы, партизанами заползшие под кровать, так, что виднелся лишь край штанины, рубашка, оккупировавшая кресло, сандалии, купленные вчера вечером, ибо антикварная обувка восемнадцатого века приказала долго жить аккурат в тот момент, когда мы выходили с пляжа.

Одевалась на автомате, пока не до конца проснувшийся мозг соображал, что нужно делать? По результатам сканирования местности торшеру с латунной подставкой выпала почетная честь стать оружием локального поражения. Именно с этим осветительным прибором в обнимку я решила штурмовать комнату Пауля. Выглянула в коридор. Из некоторых дверей любопытствующе высовывались макушки, а самые находчивые – и с телефонами, дабы не пропустить сенсацию местечкового разлива.

В комнату же Пауля проникнуть, как оказалось, можно было беспрепятственно: створка двери лежала на полу поверженным тамплиером. В качестве победителя-сарацина выступал грузного вида мужчина. Он стоял на попранной двери и экспрессивно размахивал пистолетом. Пауль, прижимая подушку к самому дорогому, стоял в углу, а на кровати, натянув одеяло на грудь, наличествовала премиленькая синьора, в чьей родословной отметились как азиаты, так и индейцы. О последнем свидетельствовали типично монгольский разрез глаз и красноватый оттенок кожи.