До февраля

– «Хочет», «может» и «нравится» совпало – получайте труп.

Паша подхватил в тон ему:

– «Война начинается потому, что кто-то хочет бомбить, может бомбить и ему это нравится». Так про что угодно сказать можно.

– А что не так? – спросил Тобольков с интересом.

Паша похмурился, пожал плечами, как сам Тобольков давеча, и закашлялся.

– Раскохался, – сказала Аня недовольно.

Паша, не в силах остановиться, огляделся, обнаружил, что несколько соседей взирают на него с явным осуждением, и поспешно натянул извлеченную из кармана потрепанную маску. Она волшебным образом пресекла кашель. Паша, вытирая слёзы, громко пробубнил в пространство сквозь отсыревшую ткань:

– Это тупо бронхит, а не «корона», я и прививался, и болел уже два раза.

– Где два, там и три, – заметил Тобольков хладнокровно.

Блин, как он на Наташу все-таки похож – не внешне, конечно, а манерами, говорит один в один иногда просто, подумал Паша тоскливо, но сказать не посмел. Аню, возможно, накрыли те же мысли. Она выжала пальчиками ресницы и сказала:

– Так вот, про бюджет, обед за мой счет и прочее. Меня же на работу взяли.

– О, – пришлось сказать Паше, потому что Тобольков валял в подливе, обляпавшей веточку розмарина, последний кусочек стейка, и следовать придуманному девушкой сценарию совершенно не собирался. – Куда же это?

– А вот угадайте.

– Деканом на примат, – предположил все-таки трололо Тобольков.

Спасибо не прибавил «Вместо выбывшего сотрудника». Но Аню, вопреки Пашиным опасениям, реплика не смутила и не расстроила.

– С приматом тоже порядок. Георгий Никитич сказал, что приказ о моем отчислении ректор еще не подписал, так что я пока студентка примата, и могу перевестись, если захочу, на любой другой факультет.

– С тем же набором ЕГЭ? – уточнил Паша.

– На лю-бой, – отчеканила Аня. – А разницу потом досдам.

– Супер, – искренне сказал Паша. – И куда ты?

Аня многозначительно повертела носом.

Тобольков сказал:

– Поздравляю, конечно, но главный вопрос тут другой: кто таков Георгий Никитич и при чем тут работа, бюджет и умение кормить всё кафе?

– Георгий Никитич Салтыков, глава администрации губернатора. Он мне вчера позвонил, машину прислал к больнице прямо, обедом накормил, обратно привез, и еще министру здравоохранения области насчет Клима позвонил, чтобы уход был получше и так далее.

– Вот это хорошо, кстати, – сказал Паша.

– О да. Там зашуршали все сразу, в отдельный люкс перетащили, мне соседний выделили, чтобы не на стуле спала, и так далее.

– Интересными у тебя последние дни выдались, я смотрю, – отметил Тобольков.

Аня отмахнулась.

– Дальше лучше будет.

– Его не выписывают еще? – спросил Паша и поморщился, вспомнив, каким видел Клима последний и единственный раз – просто джалло-версия святого Себастьяна.

Странно, что во мне так ни капли ревности и не всколыхнулось, подумал он. Аня, конечно, мелкая совсем, коллега и, считай, сестренка теперь, но для порядка-то я мог немножко поревновать или хотя бы позавидовать тому, как быстро и ловко у некоторых складывается. Ой не. В пень такую ловкость.

Аня сказала:

– Да он уже сейчас на волю рвется, конечно, но недельку еще точно полежит. Может, и до НГ. В общем, Георгий Никитич про «Пламя» уговаривал: давай, говорит, доделывай журнал, очень надо, а у тебя, я знаю, всё почти готово, и ты знаешь, что́ там дальше и как. Бюджет дадим, людей дадим, представительские расходы дадим, и так далее.

Паша оживился:

– Ух ты.

– А я же не дура, я же понимаю, что это до февраля только именины сердца и распускание хвостов. Причем первый номер всё равно ни в коем случае не успеет выйти, как планировалось, к началу февраля. Макет сгорел. Сборка и материалы у меня в облаке остались, я проверила, но всё пересобирать и доверстывать надо. Я уж молчу о том, что типография не факт, что заработает вообще, – ее ведь тоже пожаром тронуло, и никто пока не смотрел, насколько серьезно.

– Точно, – сказал Паша. – А новую они фиг закупят – да и не нужна она теперь.

– Вот именно. Я подумала такая и говорю: давайте не журнал, а альманах. Один раз. Понравится, захотите еще – пожалуйста, будет ежегодный. Но главное сейчас – один номер сделать. И стихи вашего Чернавина там будут, с портретом и финтифлюшками.

– И он согласился?

– Еще бы. Тем более, что согласование губера на март, похоже, перенесли – после двадцать третьего и, может, даже восьмого.

– А что так? – удивился Тобольков.

– Видимо, из сочувствия. И чтобы забылось понадежнее.

Тобольков поиграл бровями, но от сомнения вслух воздержался.

– А что еще в альманахе будет? – спросил Паша очень равнодушно.

– Лонгрид твой точно будет, – ответила Аня в тон ему.

– Здрасьте. Да где ж я его…

– Из телеги возьмешь. Там больше половины, считай. С тем, что еще в ближайшие дни опубликуется, готовый костяк. Собрать да шлифануть останется.

– Я так и знал, что ты всё там переписываешь, – отметил Тобольков в чашку.