До февраля

Она поставила неожиданно тяжелый, керамический, а не разовый пластмассовый, горшок рядом с пакетом, скинула пальто и повесила его на плечики в гардеробе, не дожидаясь помощи кавалера – понятно уж, что манерам тот не обучен, – отнесла розу в комнату и пристроила горшок на давно бездельничавшую узкую тумбу в углу за дверью. Потом в интернете посмотрим, что там с ними делать положено – может, и не помрет сразу, как помирали до сих пор все известные Наташе цветы, купленные вместе с горшком. Жалко будет: куст был реденьким, но уже усаженным несколькими тугими бутончиками, прижмурившими багряное нутро.

Митя ждал на кухне, как велено. Пакет он занести догадался, а разобрать его – нет. Просто поставил на стол и нерешительно сиял рядом старшим братиком принесенного розового куста. Даже одет был сопоставимо: под курткой, которую он догадался, слава богу, снять, у него оказалось плотное худи интересного цвета, серо-коричневого. Надо будет марку уточнить, Андрейке такую подарю, подумала Наташа мельком, и тут же отвлеклась на беглые размышления о том, нормально ли это – приходить на первое свидание не в костюме, а в толстовке и джинсиках, не говоря уж о строительных перчатках, которые Митя снял, похоже, только сейчас, судя по тому, что они торчали из кармана джинсов, – или все-таки неуважение. Решила считать нормальным: хорошие же вещи, всё приличнее ботинок будто из магазина спецодежды.

Митя явно приоделся – по его меркам, по крайней мере, и уж точно побрился и помылся. По́том от него не пахло, от него вообще практически ничем не пахло, в отличие, боимся, от некоторых тут еще. До сорока пяти главное проклятие полноты – не мужское пренебрежение, не проблемы с гардеробом и даже не убитые к вечеру колени и лодыжки, а повышенная потливость. Не у всех, говорят, а после сорока пяти уже плевать, ну да не будем на этом зацикливаться.

– Разгрузить-то, – начала было Наташа, но оборвала себя: – Ладно, я сама. Иди пока стол расставляй, потом бутылками займешься.

Проще было сесть на кухне, но так получался совсем походно-полевой вариант: перекусили и завалились. Надо сохранить немножко уважения к традициям, процедуре и самой себе.

Митя кивнул и пошел в комнату, неловко разминувшись с Наташей: замер, как школьник, и скользнул мимо, нарочито приподняв руки, типа не трогаю – не трогаю.

«Это он так и дальше в “не трогаю” играть намерен?», с интересом подумала Наташа, глядя ему вслед и соображая, что́ такое неприятное мелькнуло сейчас в памяти. Не вспомнила – и решила, что следом за бутылками надо бы запрячь дорогого гостя диван разложить, и пировать прямо на краешке ложа – как-то на это среагирует? Тем более, что там правда мужская рука нужна: пружину справа клинило, так что раскрывался диван с трудом. Но не расправляла его Наташа последний год не из-за этого. Просто не хотелось. Простыни-то не всегда хотелось убирать – ладно хоть сегодня не поленилась, в видах возможного свидания. То есть я с самого начала намеревалась мужика привести? Отчаянная домохозяйка, что говорить.

Ладно, посмотрим дары отчаянного домогостя, пока мало чем подтверждающего свою, так сказать, домогаемость, не говоря уж о домогучести. Спасибо хоть за дамоугодливость, вон как с гостинцем расстарался. Ох, куда столько-то…

Гостинец был скомплектован богато, но бестолково: дорогие сыры лежали вперемешку с пальмовым джанком, мясные и рыбные нарезки тоже отбирались как будто вслепую, выхватываясь через раз из нормального и бомжарного отсеков. По-хорошему, половину следовало немедленно выкинуть, но Наташа постеснялась, просто убрала несъедобную часть в холодильник, а по блюдам разложила более-менее пристойную. Получилось вполне достаточно для двоих, даже собственных запасов добавлять не пришлось – кроме зелени и овощей, конечно. Про них Митя забыл или просто был не в курсе, что их тоже едят и закупают. Точно несемейный. Спасибо хоть майонезом продуктовый набор не украсил.

Вино оказалось совсем дрянным, полусладкая столовая дешевка отечественного разлива, белая и розовая. Жемчужиной винной коллекции выступала, видимо, бормотуха в пафосной пузатой бутыли, беззастенчиво названная коньяком. Пробка у нее была винтовой и явно открывавшейся минимум разок.

Ох же ты бедолага, подумала Наташа, лизнул для храбрости по пути, что ли. Но мы люди не такие храбрые и не настолько вежливые, травиться даже ради приличия не будем, решила она, отставила бутылки за плиту, к другим антитараканьим растворам, и извлекла из барного шкафчика одну из двух бутылок игристого «мартини асти», припасенных к Новому году. Остудить не успела, да и черт с ним. Поколебавшись, Наташа другой рукой выдернула из совсем дремучих недр древнюю сувенирную бутылку водки, из новогоднего же подарка от партнеров сколько-то-летней давности, чудом не вспоминавшуюся на дне самых глубоких запоев, – и пошла в комнату, будто красный матрос с гранатами наперевес.

Митя уже справился со столом-книжкой и рассеянно осматривался, задерживаясь почему-то взглядом на углах и плинтусах.