До февраля

Домой Руслана тоже не тянуло: затраханного службой или, как сказала бы мама, умирающего лебедя он изображал по привычке, на всякий пожарный. Ему даже на восьмой год службы страшно нравилась оперативно-разыскная работа. Больше всего нравился последний этап, когда след взят и можно притапливать, не отрывая взгляда от преступника, который пытается укрыться или удрать. Но и предварительные поиски, сложение логики, индукции и чистого озарения нравились не меньше.

В жизни мало чудес, а это ведь настоящее чудо: тыкаешься, тыкаешься в глухие корявые стены, просвета нет, пальцы сбиты, вся морда в грязи и царапинах, и вдруг ногтем влез в щелочку – а там дверь, а за дверью дорожка, иногда прямая и ярко освещенная, иногда кривая и в буреломе, но всё равно в конце ее – отгадка, и дальше – финишная прямая и преступник вместо ленточки, можно притапливать.

Получив от Андрея ЦУ по поводу древних дел, Руслан ответил злобным стикером, но сам, конечно, обрадовался. Тем более, что один из адресов был рядышком, в паре кварталов. Можно зайти прямо сейчас, не опасаясь воплей «Менты охренели, средь ночи врываются»: девятый час всего-то.

Мишаков Глеб Сергеевич был осужден в девятом году за разбой: вламывался в квартиры, как правило, к пожилым старикам и старушкам. Инкриминировались ему семь эпизодов, он признал себя виновным в трех, без отягчающих – групповой характер и угрозы ножом или пистолетом доказать так и не удалось. На памяти Руслана за такое давали до пяти-шести лет, даже с учетом незаконного проникновения и прочих совокупностей. Мишакову дали десять и отсидел он их полностью, не дождавшись или не воспользовавшись ни УДО, ни помилованиями и амнистией к юбилею Победы.

Дверь Мишаков открыл сам, сразу, и кто таков Руслан, понял сразу. Впрочем, и Руслан, встреть Мишакова на улице, опознал бы в нем сидельца немедленно. Мишаков был в футболке и длинных спортивных трусах, отличался некоторой полноватостью и аккуратной стрижкой, и вообще выглядел как среднестатический крепкий домохозяин, а Руслан узнал бы. Работа такая.

Мишаков поскреб грудь и тоскливо спросил:

– Ну?

– Здравствуйте, – сказал Руслан, показывая удостоверение. – Капитан Баюков, уголовный розыск. Пару вопросов позволите?

Мишаков, поморщившись, уточнил:

– Повестка или там ордер есть?

Какой тебе ордер, чуть не сказал Руслан, но решил быть миролюбивым, пока возможно:

– Да я поговорить просто, реально пара вопросов. Могу даже не заходить, если хотите.

– Не ебаться как хочу, – пробормотал Мишаков.

– Глеб, кто там? – спросила женщина из глубины квартиры.

– Знакомый, – сказал Мишаков, снял с вешалки куртку и вышел к Руслану, чуть громче сказав через плечо: – Тань, я покурю с ним, недолго.

Дверь закрылась, прихлопнув женское ворчание: «Всё курить ему, каждые пять…».

Они поднялись к окошку, Мишаков закурил и снова спросил:

– Ну?

Узнав, что Руслана интересуют одиннадцатое и двадцать первое ноября, Мишаков сразу расслабился, повеселел и, зажав сигарету в зубах, извлек из кармана древних поддельных «адидасов» телефон. Он молча открыл фотогалерею, мотнул ее чуть вниз и принялся показывать снимки, на которых то он, то приятная женщина, то оба разом позировали на фоне Зимнего дворца, Петропавловской крепости и фонтанов Петергофа.

– В Питер ездили. Десятого улетели, в ночь на двадцать второе вернулись, за такси полторы штуки высадил, охренели паразиты. Ну, мне для своей женщины не жалко. Хорошо скатались. Теперь на Байкал хотим, раз границы закрыты, но там ценник, конечно… Вот даты снимков, видишь?

Руслан вздохнул, кивнул, уточнив на всякий случай:

– «Победой»?

– Ага, – сказал Мишаков гордо. – Мы же без багажа. Нормально там, кстати, зря ругают. И на акцию попали, всего-то семь штук с носа в оба конца.

– Молодцы, – сказал Руслан и затянулся, выжидая.

Мишаков, естественно, не выдержал:

– А к чему меня подтянуть хотел?

– А ты не слышал?

Мишаков, выпустив дым в пол, улыбнулся.

– Начальник, я не при делах давно. Хватит.

– И не слышал? – повторил Руслан.

– У важного кого хату обнесли? – пожав плечом, небрежно предположил Мишаков.

– Вообще ничего не слышал?

– Смотри, я короче, в пол-седьмого вскакиваю, быстро хаваю и бегу на вахтовку. С восьми корячусь с палетами этими, мы из опилок такие делаем, знаешь, для котлов, брусок на двадцать кило, и их надо плотненько так друг к другу подтыкать, чтобы щелей не осталось, а то не десять в ряд, а девять будет – и тогда всей бригаде штраф на ползарплаты, и на каждый ряд у нас полторы минуты, так что к вечеру ни ног, ни спины уже не чувствуешь. И так до шести с перерывом на обед. И слышу я там только пресс и роликовую подачу, вот так: «ж-ж, бам-ц, ш-ш, ж-ж, бам-ц», так что уже через полчаса ни их, ни вообще ничего слышать не хочу.

– Сочувствую, – сказал Руслан. – Я убийства расследую. Женщину задушили, потом семью пожилую – старушку задушили, а старика порезали всего.

– Бля-я… – протянул Мишаков, и вдавил окурок в кучку таких же, переполнивших жестяную баночку из-под оливок. – Я ножа в руки сроду не брал, сколько можно.

– Конечно, – согласился Руслан.