До февраля

Утро оказалось бесконечным. Аня ушла из дома затемно, вместе с Софьей, умудрившейся не только проснуться, но и собраться к первой лекции.

Раньше редкие чудеса самодисциплины, демонстрируемые соседкой, были двойной радостью, особенно если у Ани в такое утро не случалось первых пар: можно доспать в тишине полчасика, особенно сладких от уверенности, что никто не побеспокоит срочным вопросом про зубную пасту, колготки или ключи. Со вчерашнего дня Аня просыпаться в тишине не хотела и не собиралась. Она убедилась, что тишина не означает ни покоя, ни безопасности. И новый замок, купленный и удивительно ловко вставленный Пашей, их тоже не гарантировал.

Аня просыпалась в течение ночи несколько раз и боялась открыть глаза. Осмелилась она на это только в половине седьмого, удостоверившись, что больше не уснет. И встала только после десятиминутного изучения обстановки из-под ресниц сквозь не снятые на ночь линзы. И плотную зимнюю пижаму, которую не доставала с запуска отопления и до вчерашнего вечера, решилась снять только после этого – торопливо, запершись в ванной и сразу замещая ночной элемент одежды дневным. И тихонько, в наушниках, слушала лекцию о редактировании курса Creative Writing, с трудом разбирая так и не опознанный ею британский акцент симпатичного докладчика, так что приходилось каждые полминуты ставить паузу, отматывать и вглядываться в очень приблизительные английские субтитры, – слушала, сидя на несобранной, чтобы не шуметь, постели, пока не заулюлюкал Софьин будильник.

Софья сделала вид, что не удивилась, не стала ни о чем спрашивать, почти насильно накормила Аню завтраком и доконвоировала ее почти до издательства, рискуя, балда такая, не успеть на собственную лекцию. Аню это очень растрогало, но, как обычно у нее, задним числом, когда она уже отогрелась и даже слегка обмякла в кабинетике, ставшем за пару недель удивительно родным и милым.

Для удивления имелась куча оснований: кабинетик был неуютным, пыльным и захламленным сверх всякой меры, как и всё здание, которое к тому же вряд ли могло считаться более безопасным по сравнению с Аниной хрущевкой даже в разгар рабочего дня, когда здесь была занята максимум треть кабинетов и офисов. Сейчас, в восемь утра, все четыре этажа огромного сооружения, судя по всему, безраздельно занимали Аня и пожилой охранник, вряд ли существенно поднимавший уровень безопасности. Аня, видимо, облегченно сдалась стереотипу, согласно которому присутственное место не может считаться пустым – так сказать, по должности. Стереотипы превращают жизнь в цепочку понятных явлений и состояний. Это упрощает жизнь, делает ее удобной и хоронит под очередным стереотипом, потерявшим основание.

Интересно, скоро ли я научусь не бояться всего подряд, подумала Аня, вцепившись в пластыри. Раньше хоть через раз пугалась: преподов, запоздалых прохожих, школы, универа. А теперь в собственной постели просыпаться страшно. Осталось еще к работе пару страхов попрочнее привязать – и что останется?

– Всё, – громко сказала Аня. – Мой дом – моя крепость. Кто к нам с мечом придет. Если дорог тебе твой дом.

Она решительно встала и замерла, глядя на дрогнувшие стопки рукописей, которые собиралась просмотреть для подготовки второго и третьего номеров, перевела взгляд на перекошенную вешалку, на нечистое окно, на сальное пятно вокруг выключателя, решительно перестала терзать пальцы под пластырями и взяла телефон. Аня бросила Софье несколько благодарных сообщений, немножко подумала, сняла свитер и принялась наводить порядок.

– О, – сказал Паша, замерев на пороге. – Мамка велела убрать бардак, а то комп запаролит.

Аня, вбив последнюю из перспективных стопок в нижний ящик стола, с третьей попытки задвинула его на место, выпрямилась, с кряканьем схватилась за поясницу и сказала:

– Привет. Ты чего так рано?

– Здрасьте. Одиннадцать доходит.

– Ой. – Аня проверила время на своем телефоне и ойкнула повторно. – Бессмысленная жизнь есть перемещение пыльных тел с места на место.

– Помочь тебе?

– Да нет, я всё уже, – сказала Аня, убеждая больше себя, чем Пашу. – Вот эту кучу в угол к корзине отпинай, если не трудно, а я пока чайник поставлю. Ну и отмыться попытаюсь.

– Мисс Марпл, молодые годы. Как узнала, что я печеньки принес?

– Попробовал бы ты не принести, – мрачно отметила Аня, поджала пальцы с почерневшими пластырями и направилась в туалет.

Ее всегда здорово утомляла уборка, особенно промежуточная, заведомо обреченная на скорый повтор с еще более запущенного места. Зато порядок навела, подумала она, неуверенно разглядывая себя в островках неотставшей амальгамы: зеркало в туалете, похоже, помнило не первых, так последних комсомольцев. Немножко в кабинете порядка добавила, немножко в голове. Еще бы в жизни – хоть чуть-чуть. С другой стороны, чего бога гневить: по сравнению с тем, что было три недели назад, жизнь моя осмыслена с перебором, богата событиями и наконец-то важна кому-то кроме мамы.