До горизонта и обратно

И вот наконец появился первый выводок – пять клювастых и писклявых головок. Вначале они сидели в своем гнездышке тихо, незаметно, не выказывая себя ничем, пока взрослые летают за пищей. А у последних намного прибавилось и хлопот, и забот: шутка ли, прокормить пять ненасытных ртов. От раннего рассвета и до поздних сумерек эти существа не знали покоя и отдыха. С появлением потомства и самке пришлось уступить гнездышко и подыскать себе новое место для ночлега. Не знаю, в силу какого инстинкта, но она точь-в-точь повторила действия самца: несколько ночей провела, провисая на стене в неудобной совсем позе, и все никак не хотела устроиться на удобном месте, где самец уже чувствовал себя вольготно и привычно. Что он только ни делал, чтобы усадить свою половинку рядышком: то перебегал короткими шажками с одного конца дощечки на другой, уступая ей место, то щебетал какую-то непонятную речь, то зависал рядом с ней в той же неудобной позе, срывался, возвращался обратно, проделывал другие замысловатые трюки. И так помногу раз, пока не добился своего.

Весь световой день мои постояльцы заняты заботой о потомстве, прямо скажем, ненасытном. А те день за днем проявляют все больше и больше нетерпимости, высовывая головки с широко раскрытыми клювами, без конца требуя пищу. Это и понятно: птенцам надо расти и набираться сил. Иногда мне кажется, что какой-нибудь из них вот-вот выпадет из гнездышка. Но, говорят, что они предусмотрительно крепко связаны друг с другом.

И вот наконец один из них выпорхнул прямо на моих глазах. «Сейчас больно ударится об землю, разобьется!» – волнуюсь я, в растерянности не зная, что тут можно предпринять.

К счастью, мои опасения оказались напрасными. Этот маленький комочек покружил прямо над моей головой, уткнулся раз-другой в стену, но удержался на еще неокрепших коротких крылышках и благополучно возвратился в гнездышко.

С этого дня и начался процесс переселения в самостоятельную вольную жизнь. Видели, как трясется заботливая мать над ребенком, который пробует первые шаги? Конечно, видели. Все мы прошли через это. Нечто подобное происходило и с птенцами. На какой-то момент взрослые перестали кормить уже оперившихся птенцов, все так же подлетали, но когда те по привычке, с разинутыми ртами, все разом подавались вперед, разворачивались и кружили по двору, увлекая их за собой.

Первым выпорхнул из гнездышка тот, который уже раз опробовал свои силы. За ним – второй, третий, четвертый… Только один, по всей вероятности самый слабый, никак не решается оторваться от насиженного места. Взрослые особи какое-то время через раз продолжают его подкармливать, не прекращая своим парением попыток вызволить его из гнездышка. Несколько раз, как мне показалось, птенец даже получил трепку за непослушание. Ласточка набросилась на него, растопырив крылья, так что с него полетели мелкие пуховые перышки. Птенец после этого долго не показывался, но, видно, инстинкт самосохранения взял верх. Он снова, как ни в чем не бывало, пристроился на краешек гнезда и заверещал тонким, голодным писком.

Так прошло еще несколько суток. Я уже решил было, что дело это безнадежное, как ранним утром обнаружил на той дощечке, которую я соорудил, все семейство в полном составе: один, два, три… семь. Две взрослые особи, которых выдают хвосты – они длиннее, и пять маленьких, их нетрудно распознать по коротким, но уже распускающимся при полете веером коротким хвостикам.

Потом все чаще к ним начали присоединяться другие – целые стайки. Я с грустью начинаю понимать, что приходит пора расставаться. Им предстоит долгий перелет в жаркие края. Мне же остается с тоской напутствовать их:

– Летите, ласточки, летите. Расправьте крылья свои! И… непременно возвращайтесь по весне!

Луиза

Ровно через год после мучительного и тягостного недельного пребывания в своей родной районной больнице я попал в республиканскую больницу. И, как ни странно, в тот же конец длинного коридора и в ту же самую палату. В ней год назад я выживал после инфаркта. Пролежал недели две или около того – точно не помню. Но эти дни на всю оставшуюся жизнь останутся незабвенны.

Об этом – мой небольшой рассказ.

Кто-то вычислил три ступени любви: первая – это сплошные самоотречения и жертвы, и чем больше самоотрекаешься, тем чувствуешь себя счастливее; вторая ступень – «правовая», когда обе стороны бьются за равные права; и третья – когда только и остается право рассуждать о любви, о счастье и прочих вожделенных вещах.

Так вот целый год я находился в той первой ступени отрешенного состояния, когда все мысли только и заняты несбыточными наваждениями, лишь изредка прозревая: «Ничего уже не может быть! Поздно!».

«Имею же я право?» – пытаюсь я настоять на своем, и сам себе отвечаю: «Не имеешь. Времена твоих прав давно уже остались позади. Ты слишком рано родился. Даже твое бренное тело перестало тебя слушаться. А впереди – полная неопределенность и спешно бегущие дни».