Я весь вечер не видела Эмира. Сегодня он зачесал волосы назад и оделся во все черное. Он стоял расслабленно, засунув руки в карманы, и слегка улыбался.
– Что-то не так? – спросил он.
Стентон открыл было рот, но с места не сдвинулся. Эмир не был крупным и агрессивным задирой вроде Стентона, и все же связываться с ним никто бы не рискнул.
– Да. Мы веселились, никого не трогали, и тут объявилась эта сучка и ни с того ни с сего мне врезала.
– Что-что, прости? – Улыбка Эмира стала угрожающей.
Стентон на мгновение замолк.
– Скажи своим тупым друзьям, чтобы нахрен отвалили от меня, – наконец огрызнулся он и ушел прочь, уводя за собой двоих или троих парней, которые провожали Эмира гневными – впрочем, не слишком – взглядами.
Эмир повернулся к Эзре, который все еще тяжело дышал, и легко поднял его на ноги.
– Оппа, – сказал Эмир, с силой хлопнув Эзру по спине. – Ну, все хорошо. – Он повернулся к гостям, которые наблюдали за этой сценой затаив дыхание, и крикнул: – Вечеринка продолжается!
Это разрядило обстановку, и народ стал расходиться.
– Что может быть лучше вечернего купания, – сказал Эмир, подняв следом и меня. У него оказались на удивление сильные руки.
– Спасибо. Большое спасибо, – слабым голосом отозвалась я.
– Да не за что, – ответил он, а потом шутливо отдал мне честь и растворился в толпе.
Я обернулась к Эзре, но там, где он стоял, уже никого не было.
31
Мы нашли Эзру на лужайке у дома. Его тошнило. Я не знала, что делать, но Фостер уверенно подошел к Эзре, положил руку ему на спину, чуть наклонился и тихо сказал:
– Все будет хорошо.
Эзру еще пару раз вырвало. Он сплюнул, но не разогнулся, видимо ожидая нового приступа. Когда он наконец выпрямился и посмотрел на меня, мне показалось, что футбольный матч, бал и мое появление на его вечеринке без приглашения – дела давно минувших дней.
– Ты как? – спросил Эзра. На его рубашке остались следы рвоты, а стильный черный галстук превратился в жалкую тряпку.
– Нормально. – Мой голос звучал неестественно. – А ты?
Эзра кивнул, но ничего не сказал. Повисла тишина, и только когда меня начало колотить от холода, Фостер произнес:
– Может, ты дашь Дев полотенце?
– Да. Блин, точно, извини.
Эзра резко развернулся и пошел в дом. Секунду поколебавшись, мы с Фостером последовали за ним.
Внутренняя обстановка его жилища тоже впечатляла, но при этом дом оказался… уютным. Он был обставлен без особого шика. Не появлялось впечатления, что ты пришел в музей и ничего вокруг нельзя трогать.
К тому времени как мы зашли, Эзра исчез в глубине дома. Мы с Фостером остались топтаться в дверях. Фостер разглядывал комнаты, видневшиеся за лестницей, а я приподняла подол платья, чтобы вода не капала на пол. Не то чтобы это особо помогало.
Вскоре вернулся Эзра с большим пушистым полотенцем в руках. Он протянул его мне со словами:
– Могу захватить тебе сухую одежду, если нужно.
Согласно этикету времен Джейн Остин, от подобного предложения следовало отказаться. После этого другая сторона настояла бы, но на это снова требовалось ответить отказом. И только если другая сторона настояла бы еще раз, это означало бы, что она оценила твою сдержанность и теперь предлагает помощь вполне искренне, а не из вежливости. Однако во времена Джейн никто не носил дурацкие платья, купленные со скидкой 45 процентов, и уж тем более не лез в них в бассейн.
– Спасибо, – отозвалась я.
Фостер остался в фойе, а я отправилась за Эзрой наверх. Он зашел к себе в комнату и оставил меня ждать снаружи.
Стена в коридоре была увешана фотографиями в рамках. Быстрый обзор показал, что люди на снимках одни и те же: красивая темноволосая женщина и лысеющий мужчина средних лет. Они позировали на фоне пляжей и палуб круизных лайнеров. Тут и там были фотографии Эзры разного возраста: то он хмурился на коллективных школьных снимках, то в полном облачении красовался на футбольном поле. Я задержалась у фотографии, где Эзра – явно еще ученик средней школы – стоит на берегу ручья и гордо демонстрирует свой улов. Позади него долговязый подросток с натянутой улыбкой прижимает к плечу удочку. Я внезапно поняла, что никогда прежде не видела Эзру таким счастливым. Довольным – пожалуй, но не таким беспредельно, искренне счастливым. Неужели с возрастом это проходит?
– Мило, да? – раздался чей-то голос.
Я молниеносно развернулась. Я не заметила, как открылась дверь. В коридор вырвался сноп света, и в проеме я увидела Марабелль, одетую в махровый халат и тапочки с Губкой Бобом.
– Что… что это ты тут делаешь? – спросила я, хотя это был глупый вопрос: с одной из фотографий улыбалась юная Марабелль, победительница конкурсов красоты.
– Я здесь живу, – ответила она. – По крайней мере, иногда. Обычно я с мамой, но папа купил этот дом, чтобы мы могли собираться все вместе. Тут есть хорошая комнатка и для меня. – Марабелль указала на фотографию. – Милый же снимок, нет? Папа с ними часто на рыбалку ездил.
– Папа? Эзры?
– Ага.
– Я думала, у него нет отца.
– Они просто больше не общаются.