До и После. Миражи

Тогда он не понял ее. Да и думать не хотел на эту тему. Лишь в одном Макс не сомневался: если бы он мог выбрать себе мать, то выбрал бы Орифу.

Естественно, она говорила совсем о другом, не о выборе матери или отца, но дальше этих размышлений Макс никогда не хотел заходить.

Сейчас, когда Макс сидел на лавочке и глядел на малышню, мысли сами собой текли дальше. Мальчик по прозвищу Хорек играл отдельно от остальных, вертел в руках грязную плюшевую игрушку, в честь которой и получил свое прозвище.

«А ведь у мелкого есть имя, которого никто не знает», – подумал Макс.

Когда его собственная мать ушла, Макс так же замкнулся. Тоже ни с кем не разговаривал несколько месяцев. А взрослые быстро сдались. Они вообще быстро сдаются, когда ребенок ведет себя не так, как они ожидали. Вместо плюшевой игрушки у Макса было дерево во дворе. Макс взбирался на него и представлял, что дерево – живое, что оно волшебное и может тебя слышать. С дерева было видно дорогу и соседние дома. Оттуда Макс наблюдал за другими людьми.

Почти всегда разочаровывался.

Разговорить Макса смогла только школьная учительница по рисованию, которая не приставала с расспросами, как другие, просто садилась с ним рядом и рисовала что-то на соседнем листке. Часто ее рисунок дополнял его каракули. Так они и общались, пока в один из дней Макс сам не заговорил. Даже не заметил, как попросил еще несколько карандашей другого цвета. Она лучезарно улыбнулась ему, и только тогда он понял, что произошло. Она нашла к нему ключик и аккуратно отперла двери. К Хорьку же ключик никто подбирать не собирался. От него требовали диалога, к которому тот был не готов.

Мальчика привела в общину тетка. Что случилось с родителями – оставалось загадкой. Мальчика приняли, да и тетку тоже. Вот только она была укушена, а с укушенными в общине разговор короткий. Процедура «прерывания перехода» проводится в тот же день. Для всеобщего блага.

«Каждому нужна семья, – опять возник в памяти голос Орифы, когда она спорила с Кишаном, – даже сейчас… возможно, особенно сейчас».

Орифа не хотела слушать аргументов в пользу того, что община и есть семья.

«Община общиной, друзья друзьями, семья семьей. Ты можешь подменять одно другим, но это как зашивать джинсы растворяющимися хирургическими нитками – нитки исчезнут, брешь останется».

Макс потер лицо и опять уставился на мальчика. Орифа хотела забрать пацана, но Кишан не позволил. А ведь с Орифой ему наверняка было бы лучше. Пацану нужна мать.

Макс вздохнул. Все решения, что он принимал в последнее время, начали казаться ошибочными. Все сыпалось, как карточный домик. Он лавировал, подстраивался, пытался все сделать лучше, но все рушилось снова и снова, будто фундамент для постройки изначально положили неправильно.

Из мыслей его вырвала Марин. Окликнула и махнула рукой, подзывая. Максу не хотелось никуда идти, хотелось просто сидеть и смотреть на детей: как они смеются, возятся в песке, бегают друг за другом, висят на турниках. Но Марин он отказать не мог.

***

Она попросила донести коробки, но как только они вошли на склад, прильнула к нему, обхватив со спины.

– Марин, – на выдохе прошептал Макс. Она не ответила, лишь сильнее к нему прижалась. Он положил свою руку на ее ладонь и попытался вывернуться из объятий.

Марин держала крепко.

– Ты же понимаешь, если нас заметят вот так, Дейл все узнает?

– Да наплевать…

– Марин, не надо… Так нельзя.

– Пф… а целовать меня тогда в машине было можно?

Макс не нашелся, что сказать, лишь крепче сжал ее ладонь, опять попытался развернуться. В этот раз она поддалась: выпустила его из объятий и сделала полшага назад.

Почему-то порыв Марин совсем не порадовал его, даже не польстил самолюбию. Она стояла рядом, но была бесконечно далека от него.

Он любил ее с детства. Да и как было не любить? Марин была отважной девочкой, на которую хотелось равняться. Смелой, честной, самой доброй в их шайке. Но она давно выросла, и Максу казалось, что лучшая ее часть осталась в прошлом.

Иногда, когда Марин улыбалась, он видел ее прежнюю, но таких моментов становилось все меньше.

«Не заглядывайся на прошлое – это опасно, – говорил он себе. – Если будешь вечно оборачиваться, рано или поздно споткнешься».

Давно нужно было признать, что той девочки больше нет. Есть только призрак, отдаленно похожий. И сейчас этот призрак в очередной раз всколыхнул еще не отмершие до конца чувства.

– Почему? – шепотом спросила она и, задрав голову, посмотрела ему прямо в глаза. – Это из-за того, что я постоянно спорю с Орифой?

– Нет, конечно, Марин. Это тут ни при чем.

– Тогда почему? Ты же любишь меня, я знаю.

Ему нечего было ответить.

– Зачем ты так? – с обидой в голосе спросила она. – Я же сама пришла к тебе.

Марин приблизилась, потянула к нему руки, но он отступил и поднял вверх свои. Самому показалось, что это не самый подходящий жест, он словно сдавался, но на самом деле хотел сказать: «Стой, не подходи».

Марин замерла, начала сверлить его взглядом, пыталась заглянуть куда-то глубоко, в самую душу, но Макс чувствовал – попытки тщетны.