Они стояли так близко, но при этом были как будто в разных вселенных. В детстве они смеялись над одним и тем же, вместе дурачились и шутили. Он понимал ее, видел ее красоту, не столько внешнюю – хоть она и была красавицей – сколько внутреннюю.
Но потом они изменились. Каждый из них. Тот день на мосту стал переломным. Они, словно лучи, прошедшие сквозь воду, – преломились, изменили направление. И им с Марин стало не по пути. Наверное, в тот день не только Кишан, все они стали калеками.
– Почему? – опять спросила она.
И что он должен был ей ответить? Что должен был сказать? «Потому что это неправильно?» Да… Это неправильно, но «неправильно» редко кого останавливает. «Потому что от любви остались лишь угольки?» Она сказала бы, что разожжет их вновь.
Самым честным было бы сказать, что это ничего не изменит. Это не излечит то, что болит, не заполнит то, что пустует. Это будет бессмысленно и в итоге принесет им всем только боль.
– Дейл мой друг, – заговорил наконец Макс. – А ты его девушка. Вы моя семья. Еще с детства.
– У нас с Дейлом не клеится… ты же знаешь, – почти с упреком сказала она. – Он…
– Марин, – Макс перебил ее, – тебе лучше поговорить об этом с ним. Не со мной. Я не решу ваших проблем. Тем более, таким образом.
– Я и не за этим к тебе пришла! Не будь ребенком!
Макс положил руки ей на плечи, она скривилась, увидев в этом жесте все то, что он в него вложил: все наставительное и покровительственное, а может, даже – скрытую попытку отстраниться. Он знал: если не отстранится, если даст слабину – все пропало. Его сердце уже давно ржавыми гвоздями приколочено к ее образу, и вот только недавно он начал один за другим их вытаскивать. Он пока еще был в ее власти, но очень надеялся, что она этого не почувствует. Ни один аргумент не сработает, если она усилит напор. Она чертовски красива и значит для него слишком много.
– Иди к Дейлу, – как можно тверже сказал Макс, – и поговори с ним. Ты пришла ко мне не потому, что я тебе нужен. Мы оба это знаем.
– Да нет же, ты неправ… – Она коснулась его щеки, провела пальцами по шее.
– Не надо, Марин… Я никогда не поступлю так ни с ним, ни с тобой.
– Но я же не против. А он… он заслужил это!
Макс выдохнул… слова не действовали. Отталкивать ее не хотелось, хотелось прижать к себе и спросить, что с ней случилось. Почему она стала такой колючей и жесткой? Но он не мог: сработал внутренний стопор, блокировка. Тогда в машине он поддался ее красоте. Повторять ошибку Макс не собирался.
– Подумай о том, кем ты станешь, кем стану я... – Он прервался, так нелепо все прозвучало. Он был уверен, что это не подействует. Но почему-то сработало. Марин убрала его руки со своих плеч и отстранилась.
– Когда ты стал таким... скучным?
Он ничего не ответил: это могло перерасти в ссору, а для ссоры, как и для танго, нужны двое.
Марин опять смотрела ему в глаза, будто пыталась найти в них, за что зацепиться. Но не нашла и разочарованно протянула:
– Таким ты мне не нравишься…
– Зато мне не будет стыдно смотреть в глаза своему отражению...
Она хмыкнула, развернулась и выпалила с вызовом и свысока:
– Ты такой же, каким и был! Все тот же бродячий пес, которого нельзя одомашнить.
***
Макс опустился на стул, стоящий между полок с продуктами, уперся локтями в колени и стал разглядывать свои руки. Смотрел на них, но видел лишь пустоту. Нужно было идти к Орифе, много чего решить, но сил подняться не было.
Он был доволен, что не поддался Марин. Его отец как-то сказал ему, что мужчина становится мужчиной не в тот момент, когда впервые спит с женщиной, а когда находит в себе силы ей отказать. И вот сейчас Макс справился с задачей. Он отказал красивой женщине, потому что знал – это станет очередной ошибкой в той череде промахов, которые он допустил в последнее время.
Макс гордился собой, несмотря на ехидный внутренний голосок, который нашептывал, что он идиот. Да еще все портила едва ощутимая резь в груди. Впрочем, Макс был готов, ведь давно понял: поступать правильно – приятно, хоть и больно. К тому же, если этого не делать, дальше будет еще больнее.
Глава 37 (ПОСЛЕ) Алое марево
«Трепло, долбанное трепло».
Когда Беркут сел за баранку, его словно прорвало. Какая-то дорожная магия пробила в нем дыру, и из него посыпалось.
Санни раздражала его трепотня, но находиться рядом с Оскаром желания не было. Тот что-то скрывал. Темнил. Выдавал себя за кого-то другого. Врал. Прятался за маской. А Санни всегда чуял чужие маски.
Сам он не притворялся, не прятался. Никогда не выпячивал себя напоказ, но даже этот недотепа Джереми чуял в нем угрозу. И правильно делал. Та сучка в лесу угрозы не почуяла, и это стоило ей жизни.
Вспомнил ее – и что-то внутри зашевелилось.
Неприятно. И странно.
От чего? Почему внутри что-то колется?
– Теперь, когда этот крысак слинял, можно спокойно вздохнуть, – вклинился Беркут, перебивая мысли Санни. – Я давно говорил Оскару, что пора от него избавиться, пока он не избавился от нас.
– Угу, – нехотя отозвался Санни.