До конца, но только…

– Почему вы ещё здесь? – раздался за их спинами недовольный вопрос, на который тут же повернулись все головы. – Проходите же, неужто Майк вас не впускает?

– Прости, Мари, твой парнишка меня совсем заболтал своими секретами. – С виноватым видом бросилась ей на помощь Дэйзи, беря часть сумок на себя.

– Что, в самом деле? – когда Майк оставил её вовсе без груза, Мария растерялась. Как бы она ни готовила себя к этой встрече, ей это так и не удалось. И, хоть гордо поднятая голова сохранила маску уверенности, под ней ничего не осталось. Деми стоял перед ней с тем же непоколебимым видом, что и она. Кровь Медчеров пульсировала в их висках так, словно отсчитывала секунды до взрыва.

– Ну, привет. – Начал он, протягивая ей руку. Выглядело это настолько нерешительно и напряженно, что Дэйзи и без малейшего предлога сбежала, пытаясь спастись от неприятного разговора. Деми не знал, как себя вести. Его никогда не учили тому, как поступать в ситуации, когда спустя четыре года возвращаешься к той, что подарила тебе возможность на счастливую жизнь, о которой ты так мечтал. Пожалуй, этому никого не учат, и очень зря. – Совсем не то, что по телефону. Ты ни чуточки не изменилась. Только костюм новый, я прав?

– Дэйми. – Содрогаясь всей душой, произнесла Мария, да так тихо, чтобы никто из чужого мира не услышал её к нему обращения. И оно сработало, ведь только Деми заметил движение губ в фигуре его имени, что было позволительно одной лишь ей – маме, когда-то давно бессонными ночами сидящей у его кровати и в колыбельных шепчущей о любви бедному сыну, оставленному ей – полное тоски сердце не выдержало.

Она больше не проронила и слова. Он – выстрадал всё своё существо на её плече. Руки Мари крепко держали давно потерянного для неё мальчика, которого она однажды отпустила. Ей никогда не удавалось простить себя за то, что любви в нём всегда оказывалось больше, чем в ней. Его нежное нутро не успела испортить несчастная фамилия. Мари неустанно в горьких речах изливала в Кали молитвы о его жизни. О той желанной, что была полна ещё не потухшим в памяти образом матери, блестящим для неё в его глазах каждый раз, как Мария заставала его за открытием надежд и мечтаний у её двери. И Деми вернулся. Прилетел прямо в ладони, что всегда были раскрыты для него с того самого момента, как четыре года назад попросил их дать ему свободы. Она наконец дождалась. Он – обрёл дом на её груди, между памятью о матери и воспоминаниями о детстве отца. Некогда опустевший дом теперь им двоим было чем заполнить.

– Дэйми, прости, что не смогла уберечь тебя. Семью Беннетов. – Мари коснулась его подбородка, стирая оставшиеся от Дэйзи поцелуи с дорожками слёз. – Даже сейчас, когда у меня вновь появилась возможность сделать для тебя что-то, за меня преуспела другая. – Она едва улыбнулась, когда он поднял к ней взгляд. – Кто-то уже перепачкал твой нос помадой.

– Никогда не поздно. – Деми сам поцеловал её щёку так, как никогда до или после. Со всем уважением и всевозможной признательностью, что не выказывал прежде. Ей он хотел быть обязан всем и именно таким и оказывался. – И не думай больше просить у меня прощения. Мария, ты единственный человек, кто не должен извиняться. За последнее время я выслушал столько слезливых речей, что мне не под силу будет вытерпеть ещё одну.

– Ты прав, у Медчеров в роду не заведена человеческая сердечность. – Мари в движении прикрыла рот, стараясь не выдать ему своей усмешки. – Но ты не похож на нас. И никогда не был.

– Ты так говоришь лишь потому, что я всегда считал постулаты отца о лидерстве сущей глупостью.

– Для меня они до сих пор не стали ничем большим, кроме великолепной золотой рамы вокруг посредственнейшей картины. – Она засмеялась точно таким же смехом, каким пользовался Деми в моменты своих самых лучших шуток. – Только не рассказывай ему, я сама выдам ему всё при следующей же встрече. Уже не терпится увидеть его полное пустого гнева лицо.

Деми лишь улыбнулся. Ещё никто не смог превзойти Мари в насмешках над председателем Медчером. Ведь ни один не смел позволить себе и подумать о таком в его сторону. Более уважаемой для людей семьи ещё просто не успело родиться.

От стола в зале поднималось тепло с примесью жаркого и трав. С прозрачного стекла посуды высилось всё то, ради чего Мария оббежала добрую половину города – с запечённой золотистой корочкой рататуй, луковый суп, жульен с тофу, ещё что-то, что под металлическими колпаками было не разобрать, и, царь стола, притягивающий к себе взгляды голодных зевак – тарт татен, плоский, круглый пирог с облитыми солнечным светом полумесяцами яблок, на которые Лили так любезно выложила шарики пломбира. Настолько "французского" стола с обилием кружев, салфеток и фужеров, сияющих под началом бросающей на мир радужные блики люстры, Софи не заставала даже в собственном доме, забитом французами до того, что в нем не осталось места ни для одной чуждой души.