До конца времен. Сознание, материя и поиски смысла в меняющейся Вселенной

Тем не менее увидеть нашу ситуацию в контексте означает понять, что наше существование поразительно. Повторите Большой взрыв заново, чуть сдвинув положение этой частицы или величину того поля, — и практически для любого пустячного изменения новое космическое развертывание не будет включать вас, или меня, или биологический вид человека, или планету Земля, или вообще все, что мы глубоко ценим. Если бы какой-нибудь сверхразум взглянул на новую вселенную в целом, примерно как мы смотрим на набор брошенных монет или воздух, которым дышим, он пришел бы к выводу, что новая вселенная очень похожа на оригинал. Для нас же она сильно отличалась бы от оригинала. В ней не было бы никаких «нас», чтобы заметить это. Выводя из фокуса внимания мелкие подробности, энтропия дает нам необходимый организующий принцип для понимания крупномасштабных тенденций в трансформации вещей. Но если нам, как правило, неважно, эта ли монета легла орлом, та ли — решкой, или где именно находится в данный момент конкретная молекула кислорода, существуют определенные тонкие подробности, которые нам небезразличны. Глубоко небезразличны. Мы существуем, потому что наши конкретные конфигурации частиц выиграли сражение против поразительного множества других конфигураций, которые тоже стремятся быть реализованными. Но по милости слепого шанса, направляемого законами природы, мы здесь.

Эта реализация отдается эхом на каждом этапе человеческого и космического развития. Подумайте о том, что Ричард Докинз описывал как почти бесконечное множество потенциальных людей, возможных носителей почти бесконечного множества пар оснований в молекулах ДНК, которые никогда не родятся. Или подумайте о мгновениях, составляющих космическую историю, от Большого взрыва через ваше рождение и до сего дня, наполненную квантовыми процессами, неумолимый вероятностный ход которых на каждой из почти бесконечного множества развилок мог выдать в итоге тот результат вместо этого, отчего появилась бы столь же разумная вселенная, но вселенная, где нет вас и меня[359]. И все же, при поистине астрономическом числе возможных вариантов, ваша и моя молекулярные конфигурации существуют в данный момент. Как чертовски маловероятно! Как волнующе великолепно!

Строго говоря, дар на самом деле еще больше: наши конкретные молекулярные комбинации, наши специфические химические, биологические и неврологические конфигурации дают нам завидные возможности, занимавшие в значительной степени наше внимание в предыдущих главах. Если в большинстве своем жизнь, чудесная сама по себе, накрепко привязана к настоящему моменту, мы можем выйти за рамки времени. Мы умеем думать о прошлом и воображать будущее. Мы можем взять Вселенную и проанализировать ее, мы можем исследовать ее сознанием и телом, разумом и эмоциями. Из нашего уединенного уголка космоса мы, воспользовавшись творческим началом и воображением, формируем миры, и образы, и структуры, и звуки, выражая через них свои стремления и разочарования, свои расстройства и откровения, свои неудачи и триумфы. При помощи изобретательности и упорства мы пытаемся прикоснуться к самым пределам внешнего и внутреннего пространства, открывая фундаментальные законы, по которым светят звезды и движется свет, идет время и расширяется пространство, — законы, которые позволяют нам заглянуть в прошлое, в кратчайшее мгновение после начала Вселенной, а затем перевести взгляд, чтобы увидеть ее конец.

Эти головокружительные озарения сопровождаются глубокими и настойчивыми вопросами. Почему существует нечто, а не ничто? Что зажгло первую искру жизни? Как появилось осознанное восприятие? Мы рассмотрели целый ряд предположений, но определенные ответы от нас упрямо ускользают. Возможно, наш мозг, хорошо приспособленный для выживания на планете Земля, по структуре своей просто не приспособлен для разгадывания этих загадок. Или, может быть, поскольку наш интеллект продолжает эволюционировать, в будущем наши отношения с реальностью приобретут совершенно иной характер, в результате чего сегодняшние неразрешимые вопросы потеряют смысл. То и другое вполне возможно, но тот факт, что мир, каким мы его сегодня знаем, оставаясь загадочным, сохраняет при этом полную математическую и логическую согласованность, подсказывает мне, что на самом деле неверно и то и другое. Мы не страдаем недостатком интеллекта. Мы также не смотрим в стену Платоновой пещеры, не подозревая об истине радикально иного рода, которая находится совсем рядом и способна неожиданно дать нам поразительную новую ясность.