До новой встречи

— Ну-с, зачем тебе понадобился Федор Прокофьевич? — Голос у старика был звучный, мягкий, располагающий к откровенности. Глаза, светившиеся добрым огоньком, и улыбка, скрытая усами, окончательно расположили Якова к старейшему из кировцев.

— Можно задать один вопрос?

— Почему же нельзя? — удивился Федор Прокофьевич. — Можно и не один, если про дело будешь спрашивать.

— Вы на «Путиловце» до войны работали?

— До какой?

— Первой мировой, — Яков вспомнил, как на политических занятиях преподаватель потребовал от него точного ответа о причинах возникновения войн, и поспешил пояснить: — империалистической.

— И русско-японскую здесь застал. С тысяча восемьсот восемьдесят пятого года тружусь на Путиловском. Ты что — знакомых разыскиваешь?

Яков замялся. Всю ночь не спал, думал, наконец отыскал нужного человека, а сказать, зачем пришел, почему-то неловко.

— Не стесняйся, — приветливо, по-стариковски ободрял подростка Федор Прокофьевич. — Что знаю, то скажу! Ко мне даже московские ученые наведываются.

Заметив, что на фуражке ремесленника обмяты края, старик сказал:

— Придешь, парень, домой, непременно вырежь из картонки ободок и заложи, фуражка дольше прослужит и будет иметь приличный вид. Форма украшает человека, если ее берегут и носят как положено… Ну так зачем пожаловал? — заторопил Федор Прокофьевич, поглядывая на проходную.

— Правда ли, что Михаил Иванович работал токарем на Путиловце? — выпалил Яков.

— А тебе зачем?

— Хочу знать.

— Ишь, какой любопытный! — ухмыльнулся старик. Радовала старого путиловца любознательность ремесленника. Из старой гвардии на заводе остались немногие. Федора Прокофьевича часто поджидали у проходной, захаживали и на дом. Одному требуется подтвердить стаж, другому помочь выхлопотать пенсию, третьему — удостоверить пребывание в красногвардейском отряде. Неожиданный вопрос Якова вызвал воспоминания, приятные старику. Если бы не заступать в смену, сколько интересного мог бы он рассказать! Как Михаил Иванович учился токарному ремеслу, как рабочие оберегали его от полицейских, как любили слушать. Простые то были беседы. Хотелось ему, поговорить о Михаиле Ивановиче, да надо торопиться в цех. Однако нельзя было и от ремесленника отделаться казенным ответом: «Калинин работал в пушечной мастерской с 1896 по 1899 год».

Понимая, что Федор Прокофьевич спешит, Яков все же не хотел его отпускать, не успел еще спросить о самом важном.

— Верно, что сохранился станок Михаила Ивановича?

— Ты ленинградец? — сурово перебил его старик.

— Вологодский.

— Простительно, если вологодский, — примиряюще сказал Федор Прокофьевич. — Запомни, путиловские рабочие вошли в историю революции. В Кратком курсе отмечены заслуги завода. У нас, кировцев, свои обычаи — что дорого сердцу, в огне сбережем.

Яков еще более осмелел.

— Посмотреть бы своими глазами станок Михаила Ивановича.

— Токарить собираешься?

— Там будет видно, — уклончиво ответил Яков. Ему не хотелось, чтобы путиловец знал про его намерение уйти из токарной группы. — Одним глазком, хотя бы издали взглянуть на станок.

Разве мог Федор Прокофьевич отказать пареньку в такой просьбе?

— Похвальное желание, пойдем, покажу станок.

И Федор Прокофьевич вошел в проходную. Яков задержался у бюро пропусков.

— Со мной можно и без пропуска, — сказал старик.

С недоверием входил Яков в проходную следом за ним. Вахтер, до этого придирчиво проверявший пропуска, у старого путиловца не спросил документа, почтительно с ним поздоровался. Пропуская ремесленника вперед, Федор Прокофьевич коротко сказал:

— Со мной. Мой парень.

Вахтер послушно посторонился. Якову стало тепло от мысли, что пусть хоть ненадолго, его принимают за внука. Удивительный старик! Сам без пропуска проходит на завод и посторонних людей водит. Яков почтительно поинтересовался:

— Видать, дедушка, начальником служите?

— Самым большим начальником, — добродушно отозвался Федор Прокофьевич, то и дело отвечая на приветствия встречных. Он хитро поглядывал на ремесленника, вынужденного легонько бежать рядом с ним, чтобы от него не отстать.

— Поди мастером?

— Выше.

— Начальником цеха?

— Выше.

— Главным инженером?

— Выше.

— Директором?

— Выше.

До этой минуты Яков считал, что самый важный человек на заводе — директор. Ответы старика, в которых он не заметил шутливого тона, ввели его в крайнее смущение.

— Так кем же ты, дедушка, служишь? Если не секрет, то скажи.

— Токарь-лекальщик седьмого разряда. Чин не столько большой, зато очень нужный. Без токаря, малец, ни одну машину — ни большую, ни маленькую — не построишь.