До особого распоряжения

и поедете, - сказал он и предложил, оглянувшись: - Может, зайдете ко мне? Очень нужно поговорить. Но

чтоб никто не знал. Если вдвоем не сумеете, то кто-нибудь один. Договорились?

И, хлопнув по плечу Камила, он решительно зашагал к выходу.

Из рукописи Махмуд-бека Садыкова

В Самарканде я пошел в оперу. В зале были в большинстве студенты. В Самарканде их тысячи -

медики, филологи, физики, агрономы...

Я вспомнил, как переживал Карим-Темнота, как торжествовал эфенди, когда мы уезжали учиться в

Турцию. Карим-Темнота лишился покоя.

Он был настойчивым парнем. Не зря ГПУ послало его в детский интернат. Там нашли себе теплое

местечко бывшие турецкие офицеры. Без сомнения, это были образованные люди, но цель свою они

видели в том, чтобы организовать националистические кружки, подготовить молодежь для выполнения

задуманных ими планов. Все офицеры, в том числе блестящий знаток восточной поэзии, являлись

членами пантюркистской организации «Иттихад ва таракки». В Турции эта организация была очень

сильной. Она пыталась распространить свое влияние и на мусульман Средней Азии.

В темных переулках, где мотался маленький посыльный Камил, жили люди, которых вовлекали в

буржуазно-националистическую организацию пантюркистского направления.

Карим-Темнота сумел обнаружить тонкие, еле заметные нити. Эфенди об этом не знал. Он не

сомневался в своих воспитанниках. Благословив работу новой организации «Милли Иттихад», он уехал

12

вместе с нами. Но в Баку произошла задержка. Несколько дней провели мы в ожидании. Эфенди исчез, а

день спустя нам сообщили, что мы остаемся в Баку. Здесь есть все возможности для учебы. Нас будут

готовить для поступления в педагогический институт.

Подошел Мавлян и зло спросил у нас:

- Наверное, огорчены, что не едем в Турцию?

Мы не ответили.

Карим приехал в Баку года через три.

Мы уже повзрослели, стали студентами. На многое смотрели по-новому: зрело, серьезно. Карим

приехал не зря.

С нами вместе учились юноши из «порядочных» домов. Они с особым вниманием присматривались к

узбекским студентам. Мы знали о контрреволюционной буржуазно-националистической партии

Азербайджана «Мусават». Эта партия с 1918 по 1920 год даже находилась у власти, но потом была

разгромлена. Мы понимали, что не зря хотят с нами близко познакомиться сытые, денежные парни. И

вот, словно почувствовав, как он нужен, явился Карим.

Мы соскучились по Самарканду, и он рассказывал о городе, о событиях, которые произошли в

Узбекистане, о I съезде Ленинского Коммунистического Союза Молодежи Узбекистана, который был

созван в Самарканде 6 апреля 1925 года.

Карим привез документы съезда. В них говорилось о работе комсомольских организаций в кишлаках.

О подготовке молодых рабочих кадров для промышленных предприятий. Мы впервые услышали

короткое слово - ФЗУ.

Молодежь Узбекистана была занята большими делами.

Карим поговорил и с каждым в отдельности.

- Когда думаешь вступать в комсомол? - спросил он меня.

- Здесь все знают о встрече на базаре.

- Чепуха, - коротко отрезал Карим. - Хотя постой, постой... - Он потер лоб и вдруг звонко хлопнул в

ладоши: - Эх, темнота! Да ведь это прямой путь... - Так же неожиданно он оборвал себя и решительно

произнес: - А в комсомол нужно вступать. Если мусаватисты интересуются тобой, тем более.

Я стал смутно догадываться о каком-то особом поручении. Ясно, из-за него и приехал Карим.

- Встреча на базаре, Джумабай, пожар в кишлаке... Все это нам еще может пригодиться.

Он будто не разговаривал со мной, а размышлял вслух.

После антракта в огромном зале шумно рассаживалась молодежь. Медленно гасли люстры. Я

следил, как тает свет, и вспомнил о Мавляне. Он и в Баку, в общежитии, вздрагивал от вспыхнувшей

лампочки. Огонь оставляет следы надолго.

ПОДВОДНЫЕ ТЕЧЕНИЯ

Тоненькие усики при улыбке вытягивались. Глаза щурились... Человек был культурен, вежлив. Во

всяком случае, казался таким.

- Нельзя же сторониться людей, - укоризненно говорил Мехти. - Посидим, поговорим.

Дом у Мехти был богатый. Камил и Рустам поднимались по широкой лестнице, несмело ступая по

холодному мрамору.

Другие гости держали себя непринужденно, смеялись над каждой чепухой. Душой общества был

такой же молодой, как все, круглолицый весельчак. У него колыхалось под шелковой рубашкой

обозначившееся до времени брюшко.

Камил прятал свои брезентовые туфли под кресло, обитое малиновым бархатом. Рустам вначале

тоже не знал, как себя держать, а потом закинул ногу на ногу и развалился, будто заправский гуляка.

Если над ним, над его вытянутыми дудочкой брюками, над ситцевой рубашкой, решат посмеяться, он

сумеет ответить.

Он словно ждал нападения. Но никто и не думал шутить над гостями. Круглолицый рассказывал