До особого распоряжения

Она провела ладонью по его шершавым колючим щекам.

107

- У вас и здесь какие-то дела.

И тогда Махмуд-бек впервые подумал, что Фарида начинает понимать, догадываться о его главной,

самой главной жизни.

...Звезды уже горели сверкающим огнем.

Прощальное осеннее солнце. Может быть, завтра оно и не появится. Заключенные, подставив лицо

теплым лучам, жадно вдыхают пыльный воздух. Никогда Махмуд-бек не представлял, что подобным

воздухом можно дышать и чувствовать себя счастливым человеком.

Прошли дервиши, мягко шлепая босыми в болячках ногами. Проползла арба с усталым,

равнодушным хозяином. Неподалеку около заключенного бьется в истерике закутанная в чадру старуха.

Махмуд-бек видит ее темные сухие пальцы, вцепившиеся в кандальную цепь на руках сына.

Махмуд-бек рассматривает дорогу. Странно расплываются фигуры. Раньше у него было острое

зрение. За сколько шагов теперь он различает человека? Пять, четыре, три...

Он плохо стал видеть. Ну, это ничего, ничего...

Доктор сказал, что сегодня к нему придут. Махмуд-бек смотрит на дорогу до боли в глазах. Да-да...

Вот он, Шамсутдин! Преданный человек, который до конца своей жизни так и не узнает, кому же он

служил.

Шамсутдин держит в руках кошелек с незатейливым узором, мнет его. Слишком упорно мнет.

Стражник подозрительно смотрит на покупателя.

- Алим должен проехать по железной дороге от Ташкента до Красноводска... - говорит по-узбекски

Шамсутдин. - И вернуться. Посылает Давлят-бек. Аскарали уже знает.

Шумит базар, позвякивают цепи заключенных. Стражники отгоняют назойливых родных.

- И главное. Богатый купец скоро приедет, - продолжает Шамсутдин отрывисто, быстро. - Будьте

готовы. Почти все решено. Скоро купец явится. Стражник со шрамом сообщит. Или агроном...

Он покупает кошелек и оставляет заключенному милостыню: две свежие лепешки, между ними тонкие

ломтики мяса и кружочки лука, покрасневшие от перца. Такое приношение стражник не отнимет,

благосклонно разрешит заключенному полакомиться.

Махмуд-бек ест с трудом. Зубы еще не окрепли, шатаются. На лепешки садится сухая пыль, поднятая

Десятками торопливых шагов. Пыль напоминает о дорогах, которые тянутся, забавно петляя среди

полей.

Ночью Махмуд-бек не спит. Впервые за долгие месяцы рождаются строки стихов.

Край далекий...

Мои тополя...

Я вдыхаю твой запах, земля.

По ночам, непонятным, чужим,

Я ловил и вдыхал теплый дым...

Твои песни полей и дорог

Я хранил, я все годы берег.

Край далекий... Я вечно с тобой.

Я пройду через долгий бой.

Я приду, дорогая земля,

Шелестите, мои тополя.

Конечно, не завтра, даже не через неделю, он увидит друзей. Но обязательно увидит. И друзей, и

солнце, и рассветы, и дороги...

В камере ночь, а Махмуд-бек не слышит вздохов,

причитаний и звона цепей...

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ТИХАЯ ПУСТЫНЯ

Осень дала о себе знать не только первым прохладным

ветром и сморщенным шуршащим листком, который

неизвестно как занесло в тюремную камеру.

С какой-то торопливостью зашумел базар. Сюда

приезжали из далеких селений, спешили заготовить продукты

на зиму, приобрести теплые вещи. Пойдут дожди,

стремительно смоют еле заметные тропинки, и уже по вязкой

земле не двинешься за нужной покупкой в большой город.

Кое-кто находил время и выкраивал из своих сбережений

одну монетку, чтобы положить ее к ногам заключенных. Все

может случиться в этом мире. Вдруг и он, нищий человек,

тоже окажется в таких же цепях. Все может случиться...

108

Шептали молитву, вздыхали, многозначительно покачивали головами. И старались побыстрее нырнуть в

базарную сутолоку.

Возле некоторых заключенных уже суетились, причитали родственники, расспрашивали о здоровье,

спешили пересказать новости, взмахивали в отчаянии руками.

Утренние часы для свиданий - самые благоприятные. У стражников еще хорошее настроение, они не

устали от солнца, пусть осеннего, но пока злого, от криков, пыли, базарной толчеи. Они еще с охотой,

даже с нескрываемой жадностью ловко хватают деньги.

Ряды заключенных, оборванных и грязных, врезались в базарную площадь. Над заключенными

возвышались стражники, обычно бородатые, в пестрых, не очень дорогих, но крепках халатах. Они

стояли небрежно, прижав к груди старые, потемневшие винтовки.

Среди заключенных были влиятельные особы. От них тянулись нити в независимые племена, к

священнослужителям и торговцам, к тем, кто мог оказать помощь в подготовке крупной авантюры или

обычного убийства.

Цепи и стражники не мешали подбирать проводников и сколачивать новые шайки. Вождю племени

или главарю банды достаточно было кивнуть головой, сказать два-три слова, как решался самый

сложный вопрос. И в чьих-то руках оказывались десятки, а то и сотни людей. Иногда надо было

заполучить только одного ловкого храбреца, который, минуя все пограничные заставы, мог бы двинуться