До первого снега

— Как же ты мне надоел, Вик! Вечно злой, недовольный, грубый! — и всё же прохожусь тряпкой, по упущенному из вида кусочку линолеума. — Смотрю на тебя порой и совершенно не понимаю Мику. Что она в тебе нашла?

— Ну, конечно, Толедо лучше, — хмыкает Вик, бросая камень в мой огород. — Идеальный парень, верно?

Мне совершенно нечего ему ответить. В другой раз я обязательно встала бы на защиту Дани, но не теперь…

— Такой идеальный, что с отъездом Мики забыл, где ты живёшь! — продолжает вбивать ржавый гвоздь в самое сердце. — Или у вас эти, как их там, свободные отношения?

— Я всё, — домыв последний клочек, хватаю швабру и ведро и несусь прочь. Жестокость Сальваторе не знает границ, но уподобляться ему не хочу.

— Правда глаза режет? — вызывающе бросает, когда прохожу мимо него. — Ну так, на неё не обижаются, Рита!

— Хочешь правды? — замираю напротив. Внутри всё кипит. Сальваторе мастерски выводит меня из себя каждый раз. Что ж, пусть пожинает плоды! — Ты обвиняешь Толедо, а на себя давно в зеркало смотрел?

— О чём ты, Морено? — голова набок, в глазах насмешка. Вик уверен в себе на все сто, вот только кое о чём позабыл.

— У нас с Дани, может, и не всё гладко, ну так он мне ничего не обещал! — чеканю, глядя в глаза Сальваторе. — А ты, Вик? Говоришь «люблю» Мике, а сам скрываешь, что целовал меня! Вот прямо здесь! В этом самом холле. Давай скажи мне, что тебе духу хватило ей в этом признаться!

— Зачем? — Вик отталкивается от стены, напряжённо выпрямляясь: шутки кончились. — Этот поцелуй совершенно ничего не значил. Для меня так точно! Я уже и не помню о нём. Да и тебе, Рита, не помешает забыть! Или никак не можешь?

Откуда у Сальваторе этот дурацкий талант — бить словами в самое сердце?

— У меня с этим нет проблем! Твой поцелуй давно стёрся стараниями Дани! — притворно улыбаюсь, хотя и чувствую себя паршиво. Ни черта я не забыла! Разве такое забывается?

— Врёшь! — рявкает Вик.

— Что тебя так заводит, Сальваторе? Что Дани и в этом оказался круче тебя?

Мы оба опять на взводе. И с каждым новым словом откатываемся назад в своих отношениях. Мотаю головой. Я не хочу воевать. Убеждаю, что должна быть умнее, мудрее, и просто уступить, промолчать, выдержать эти три дня и не нарваться на новое наказание.

— Не неси чушь!

Вижу, что Вик взбудоражен не на шутку: ещё немного и плотину прорвёт. Мне надо просто уйти: спуститься в подсобку, убрать швабру и ведро, а потом бежать домой. Но этот невыносимый взгляд напротив, который, кажется, видит меня насквозь, напряжённые скулы Сальваторе и шумное дыхание, не отпускают: Вик сделал мне больно, снова, так чем я хуже?

— Не можешь быть честным с Микой, так хоть себе научись не лгать, а уж потом, так и быть, обвиняй других!

С шумом и брызгами на пол приземляется ведро с остатками воды, а после туда же летит швабра и мои перчатки. С меня хватит!

— На твоей половине тоже грязно! — возвращаю Сальваторе его же слова и, развернувшись на пятках, бегу прочь.

— Ты права, Рита, — сизой тучей нагоняют его слова. — Я подонок, который врёт самому себе, Мике, тебе — всем! Мой мир — иллюзия! В моей душе — кавардак! Вот только эта правда никому не нужна!

— Жить во лжи или нет — это исключительно твой выбор, Вик! — не оборачиваюсь, спешу к выходу. Дёргаю дверь, предвкушая свежий запах свободы, но она не поддаётся. Тяну на себя сильнее. Ещё. И ещё. Но та заперта, а меня накрывает дежавю. Всё повторяется: пустая школа, закрытая дверь и наша бесконечная ссора.

— Прости меня! — хлюпая кедами по разлитой воде, Сальваторе подступает ближе. — Я сам не смыслю, что на меня находит, когда ты рядом. Меня ведёт. Не туда. Понимаешь?

Его голос всё ближе, а я продолжаю дёргать упрямую дверь: какого дьявола она закрыта?

— Нет, не понимаю!

— Я в курсе, что ты взяла на себя все заботы Мики по дому, — затылком ощущаю дыхание Вика. — Просто хотел тебя позлить.

— Нездоровое желание, не находишь? — язвительно замечаю, сжимая в ладони дверную ручку.

— Согласен, — и снова тепло выдыхаемого воздуха ласкает кожу. — И за Дани извини. Меня просто бесит, что ты ничего не видишь дальше своего носа.

— Мои отношения с Дани тебя не касаются! — Вик снова начинает бесить. Гоню прочь мурашки, нежно щекочущие шею и резво разбегающиеся по всему телу, и снова тяну на себя дверь: какого чёрта она заперта?

— Я же говорю: ты не видишь. Ничего.

Ладонь Вика скользит вдоль напряжённого плеча, а затем накрывает мою руку, судорожно сжимающую дверную ручку. На мгновение замираю, теряясь в собственных мыслях и ощущениях. Только Сальваторе способен в одну секунду вывести меня из себя и тут же вогнать в какое-то подобие умиротворённого транса. Как у него это получается?

— Вик, — голос тихий, будто начни говорить я чуть громче, и мы снова начнём ругаться. — Наши с Толедо отношения — это только наша с ним забота. Не твоя.