До первого снега

— Нет, — Вик задумчиво наклоняет голову набок. — Прежде чем уехать, они изрядно потрепали нервы всем здесь! Притворялись парой, целовались на виду у отца, а на Рождество Винсенто объявил о скорой свадьбе. Гаспар поверил. Раздираемый чувством вины перед другом и Розой, он отпустил свою Лауру. Женился. Только страдали тогда все четверо: Гаспар не переставал любить твою мать, Винсенто — Розу, Лаура засыхала в объятиях нелюбимого человека, а Роза понимала, что совершенно не нужна моему отцу.

— Как всё запутанно!

— Да, все они наделали тогда много ошибок, — вздыхает Вик, сжимая мою ладонь в своей. — Каждый мог стать счастливым, но так и не стал.

— Я всё равно не понимаю, зачем отец уехал в Испанию. Он же не любил Лауру!

Уехать от дорогого сердцу человека, чтобы связать свою жизнь с нелюбимым — это заведомо провал! Так нельзя! Я так не смогу. Лучше остаться одной. Отпустить.

— Думаю, они оба хотели убежать от любви, — пытается оправдать поступок Винсенте Вик. — Иногда общая боль сближает.

Сальваторе прав и неправ одновременно.

— Поверь, далеко они не убежали, — грустная улыбка касается моих губ. — Отец стал циничным ловеласом, а мама так и не смогла полюбить меня, бросив Винсенто, когда мне исполнилось шесть. А твои родители? Они счастливы?

Сальваторе качает головой, а через минуту поражает в самое сердце:

— Мать умерла при родах. Я никогда её не знал. А отец всегда любил меня за двоих.

— Боже! — смотрю на парня в упор. — Прости!

— Всё нормально! Это было давно, — подбадривает Сальваторе. А мне становится нестерпимо жаль Гаспара. Остаться одному с грудным ребёнком на руках непросто. Но мужчина не сдался, отпустил любимую женщину, не возненавидел Вика, напротив, сумел воспитать его таким: настоящим, сильным, честным.

— Вик, — внезапно меня осеняет догадка. — Получается, что не увези отец Лауру из Тревелина, она вполне могла бы найти своё счастье рядом с Гаспаром?

— Возможно! — соглашается парень, а потом жадно обхватывает руками моё лицо и нежно шепчет прямо в губы: — Но тогда в этом мире никогда не было бы тебя.

Оторваться от губ Вика ‐ на грани фантастики. Они такие нежные и чуткие, требовательные и страстные, что хочется раствориться в них без остатка. Я не чувствую пронизывающего холода, не обращаю внимания на шатающийся от порывов ветра мост, не замечаю времени, что со скоростью света утекает сквозь пальцы.

Наши глаза прикрыты, а руки с трепетной жадностью изучают тела друг друга. У нас на двоих один плед и одно дыхание. Но и этого, кажется, мало!

Вдалеке, за вершинами гор, начинают виднеться алые разводы восходящего солнца. Для нас это знак: пора прощаться! Чтобы встретиться снова через пару часов и, натянув на лица маски безразличия, смотреть друг на друга из разных углов комнаты, опасаясь быть застигнутыми врасплох. Я снова буду до крови кусать губы, наблюдая, как нежно Вик держит Микэлу за руку, и сходить с ума от ревности, пока на виду у всех сестра будет нашёптывать милые глупости на ухо моему Сальваторе. Впрочем, и Вика угрызения совести не обойдут стороной. Но если я буду медленно угасать от ревности и сгорать от чувства вины перед Микой, парню не повезёт вдвойне: притворяться так, чтобы Микэла поверила, а я не задохнулась от боли, ‐ задача не из лёгких. Это лицемерие сводит с ума не меньше наших тайных ночей.

Врать всегда тяжело. Обманывать дорогих людей — нестерпимо больно. Но разве у нас есть выход? Мы оба понимаем, что правда принесёт слишком много страданий, она может не просто ранит Мику — может стать для неё точкой невозврата. Такая спасительная для нас, для Микэлы эта любовь навсегда окрасит мир в чёрный цвет! А ведь она только-только начала верить, что сможет победить.

Замкнутый круг: любить нельзя, а не любить — невозможно.

Каждая наша ночь, окутанная тайной и незыблемой нежностью, оставляет после себя слишком горький осадок. Но что мы можем? Отказаться друг от друга? Стать несчастными, как наши родители? Но мы оба знаем, к чему привело благородство Гаспара… Четыре переломанные жизни и не одного счастливого человека… Эгоистично выбирая себя, мы с Виком осознанно разрушаем чужую жизнь. Пусть мы слабые, пусть бесчестные, подлые, лживые, но без этих минут тихого уединения просто не выживем. Засохнем. Сгинем. Загрубеем.

— Мне надо бежать! — кончиком носа скольжу по колючей щеке. — Скоро Анхель проснётся!

Дед всегда встаёт с первыми петухами и ещё до завтрака умудряется переделать кучу дел по хозяйству.

— Пусть просыпается! — Вик прокладывает дорожку из невесомых поцелуев вдоль линии подбородка. — Что ему делать у реки? Да и как он заметит, что тебя нет в комнате?

Мы оттягиваем расставание как можем, цепляясь за любую соломинку.

— Ладно, твоя взяла, — хихикаю, стоит губам Вика добраться до мочки уха. — Ещё пять минут.

— Десять! — щекочет своим дыханием Сальваторе.

— Десять, — соглашаюсь, растворяясь в моменте, а потом внезапно срываюсь: — Я люблю тебя, Вик!