До победного дня

Получив в руки то, что ей снилось, Маша принялась есть также, как и утренний хлеб — отщипывая по малюсенькому кусочку, смакуя каждый, как будто это было пирожным. Гриша же отрезал себе совсем маленький кусочек, действуя больше по привычке. Яга вздохнула…. Будь ее воля…

— Бери больше, отрок, хлеба у нас сколько угодно, — проговорила женщина. — Не ваша судьба была попасть в Ленинград. По ошибке туда попали именно вы, но теперь вас ждет следующее испытание. Вы оживете в телах детей другого, хоть и похожего мира. Оживете, обретете друг друга и найдете вашу Надю.

— Она будет выглядеть иначе? — понял Гриша. — Хорошо, выхода у нас все равно нет.

— Нет у вас выхода, — подтвердила Яга. — Но я одарю вас силами колдовскими, да удачи добавлю, чтобы путь не был бесконечен.

— Благодарим… — проговорила мальчик, оглянувшись на свою девочку, но Маша была полностью поглощена процессом кормления и на внешние раздражители не реагировала.

— Я не знаю, где вы окажетесь и как, — продолжила легендарная нечисть. — Но знайте, что вас разлучать нельзя, ибо любовь у вас истинная.

— Любовь? — удивился Гриша. — Разве она такая?

— Любовь бывает разной, Григорий, — ответила ему Яга. — Очень разной. А пока — кушай.

Решив последовать мудрому совету сказочного персонажа, Гриша попробовал улыбнуться, что у него не вышло, а еще беспокоила тишина, разве что ходики на стене немного успокаивали, но все равно щелчки часового механизма не шли ни в какое сравнение с метрономом.

Маша будто бы находилась во сне. В том самом, приснившемся ей сегодня — они ходили по Ленинграду, полному людей, улыбающихся и не очень, но точно не накрытых «ленинградской болезнью». И вспоминая этот сон, девочка понимала, что Петербург не хочет. Просто не хочет жить во внезапно ставшим насквозь фальшивым обществе. Детдом она бы пережила, а вот людей… Людей, пожалуй, нет.

— Гриша, если нас вернут, давай уедем? — тихо попросила девочка. — Я в Петербурге после Ленинграда задохнусь просто.

— Вы оживете в свое время, это так, но… — Яга отлично понимала отроковицу. — Но не на Руси. В этом и будет ваше Испытание… Только помните, что не все люди одинаковые.

— Не поняла, о чем вы говорите, — пожала плечами Маша. — Нам лучше всего было бы в Ленинграде, но раз мы уже всё, то…

— Да, не хочу опять становится тем, кем был, — признался Гриша. — Может быть хотя бы на чужбине мне не надо будет становиться зверем?

Вот такого не ожидала даже Яга. Что-то совсем плохо было у отрока с отроковицей перед тем, как они шагнули на полвека назад. Настолько нехорошо, что они считали войну, голод и ходившую за ними по пятам смерть чем-то лучшим, чем была их жизнь. Как такое могло произойти? Кто допустил это?

Не было на эти вопросы ответа. Поэтому нужно было сделать то, что требовалось, ибо время истекало. Совсем скоро почти детям предстояло оказаться в горниле своих новых испытаний, что неоправданно жестоким считала даже легендарная нечисть, добротой обычно не отличавшаяся. Но законы были установлены не ею, поэтому один из наиболее необычных миров, когда-либо созданных творцами, готовился принять гостей из совсем другой реальности. Похожий и непохожий на Изначальный, он рождал множество историй, затем становившихся уроком даже для всесильных демиургов.

Глава 8

Гриша очнулся на земле. Судя по осколкам стекла, его выбросило из автобуса, в котором сейчас кричало несколько голосов. Как будто все вернулось туда, с чего начиналось. Но, если все вернулось, то рядом должна была быть Машка? Буквально в двух шагах действительно кто-то обнаружился. Было темно, и Гриша не был уверен, что это девочка, но схватив человека за что достал, он споро пополз подальше от разгоравшегося автобуса.

— Потерпи, Маша! — по-русски проговорил Гриша, внезапно с удивлением обнаружив у себя акцент.

— Гриша… — голос был знаком и незнаком одновременно. — Гриша, это ты?

— Я это, я, Машенька, — проговорил мальчик, утаскивая почему-то недвижимую девочку все дальше.

— У тебя… Голос изменился, — с таким же акцентом произнесла Маша.

— Ну нам же сказали, что мы станем другими, — вытянув ее подальше, Гриша остановился, переводя дыхание.

Голод никуда не делась, но был совершенно несерьезным, как в самом начале, поэтому его можно было игнорировать. Маша стала вроде бы светловолосой девочкой, лет двенадцати-тринадцати, одетой в штаны и куртку, судя по тому, что видел мальчик — джинсовые, то есть была «прикинута»[1] неплохо. Себя Гришка не рассматривал, заботясь лишь о Машке.

Маша же очнулась в тот момент, когда ее волок какой-то мальчик. Когда он заговорил по-русски, девочка поняла, что это Гриша, поначалу даже не осознав акцент. Когда он остановился, то в свете горевшего автобуса, Маша увидела, что мальчик изменился несильно — те же темные волосы, коротко остриженные, тот же овал лица, правда, цвет глаз девочка при таком освещении не видела. Гриша был одет в штаны и то ли рубашку, то ли тонкую куртку. Пока она разглядывала мальчика, автобус решил бабахнуть.