До победного дня

Доктор Нойманн кивнул, выходя за дверь. Озадачив коллегу, он и сам был несколько в расстроенных чувствах — дети не плакали, не улыбались, на вопросы отвечали монотонными голосами, как будто не испытывали совершенно никаких чувств и это было самым непонятным. Что же за жизнь они прожили за Гранью? Девочка только смотрела как-то очень жалобно, но ничего не просила. Для чтения мыслей использовался другой артефакт, которого у Нойманна не было, да и не рискнул бы он сейчас…

Остановившись у палаты, он встретил медицинскую сестру, только что отнесшую поздний ужин новым пациентам. Ужин был легким — хлеб, масло, чай. Перегружать желудок перед сном идеей было плохой. И вот сейчас женщина шла по коридору, выглядя совершенно ошарашенной. Она будто и не видела, куда шла.

— Доктор! Доктор! Пойдемте со мной, вы это должны видеть! — воскликнула она, увидев доктора Нойманна.

— Не надо так нервничать, — попросил ее доктор. — Что случилось?

— Вы не понимаете! — воскликнула она. — Они едят так… Так… — женщина явно была готова заплакать. В душе герра Нойманна зародились нехорошие подозрения.

Войдя в палату, мужчина сразу увидел то, что шокировало медсестру. Мальчик явно разделил свой кусок хлеба, отдавая большую часть его девочке. И сейчас они вдвоем кушали, но как они это делали… Отщипывая буквально по крошке совершенно одинаковыми жестами, подростки смаковали, явно растягивая удовольствие.

— Странно… — проговорил доктор, глядя на это. В душе его зародилась нехорошая догадка. — Неужели лагерь? Тогда все очень плохо…

Если подростки в той своей жизни прошли немецкий концентрационный лагерь, то принять себя они просто не смогут, потому что что любой немец для них — враг. Герр Нойманн это очень хорошо понимал. Правда, что с этим делать, он не знал, решив подождать утра.

— Что это, доктор? — всхлипывая, спросила его женщина.

— Они видели сон, в котором долго голодали, — объяснил мужчина женщине так, чтобы не вызывать дополнительных вопросов. — Так кушать они научились в своем сне.

— Бедные дети, — проговорила медицинская сестра специальной больницы. — И что теперь?

— Разговаривать мягко, не тревожить… — вздохнул доктор Нойманн. — И ничему не удивляться.

Женщина молча кивнула, решив принести настрадавшимся детям еще хлеба. Проделав это, она столкнулась с горячей благодарностью, произнесенной лишенными любых эмоций голосами. Это было очень страшно для медика, да и для женщины тоже. Теплые слова, в которых угадывается благодарность и… монотонные голоса.

Нойманн понимал — если эти двое из лагеря, то нужно послушать, на каком языке они говорят между собой. Оказаться в ситуации, когда любой из находящихся вокруг — враг просто потому, что говорит на языке врага, целитель не пожелал бы никому. Но сейчас подросткам надо было спать, а медперсонал предупредить о возможных кошмарах. Эти двое были далеко не первыми.

* * *

Когда принесли ужин, Гриша, даже не раздумывая, отломил половину своего хлеба, подкладывая его в Машину тарелку. Девочка попробовала возмутиться, что сказать, объяснить, но потом просто обняла его двумя руками и затихла. Гриша опять спасал ее, опять отдавал свой хлеб, как делала и мама Зина.

Маша внезапно осознала, что все эти месяцы мальчик отрывал от себя последнее, отдавая ей. А она… А она просто не могла без него жить. Расцепляться с Гришей даже на миг девочка была не согласна и, казалось, окружающие понимали это. Непостижимым образом немцы вокруг поняли, что их нельзя разлучать, даже положив в одну кровать.

— Гриша… Может быть они не фашисты? — тихо спросила Маша, не ощущая привычной боли от голода.

— Они немцы… И мы теперь… Немцы… — вздохнул тяжело переживавший этот факт мальчик. — Нам нужно найти Надю.

— Мы найдем… — уверенно произнесла девочка. — Только у меня такое чувство, что я младше стала.

— Давай спать, — не отвечая на реплику Маши предложил Гриша.

Они и не знали о предположениях доктора, не ведали, что в отношении их даны очень строгие рекомендации, только видели заботу похожей на медсестру женщины, ну и то, что общалась она, в основном, жестами. С чем это связано, ни Гриша, ни Маша не понимали, просто уснув.

Во сне к ним пришла мама Зина. Она обнимала своих детей, гладя их, и они прижимались к ставшей такой родной за месяцы Блокады женщине. Просто прижимались и молчали.

— Прошли годы, деточки, — произнесла, наконец, мама Зина. — Люди изменились.

— Но это немцы, мама! — воскликнула сразу понявшая, о чем говорит мама Машенька. — Это немцы!

— И немцы могут быть хорошими, родные мои, — вздохнула женщина. — Дайте им шанс.

— У нас нет выбора, — вздохнул Гриша. — Мы снова совсем одни, в полной власти взрослых, а тут отнюдь не Ленинград…

— Найдете Наденьку, все теплее будет, — погладила их мама на прощание.

Утром и Гриша, и Маша вскочили, держась друг за друга. Им показалось, что завод уже загудел, показывая начало смены, а они все спят. Паникующих детей медсестра едва сумела уложить обратно. И вот тут медик увидела, как мальчик скармливает девочке маленький кусочек хлеба, явно припрятанный с ужина. Возмутившейся в первый момент девочке.