До последнего солдата

– Допустим, – неохотно согласился Беркут. – Лейтенант, оставьте нас. – А как только дверь зa Глодовым закрылась, вновь ожидающе уставился на задержанного.

– Фамилия моя ничего особого вам не скажет, – «кладовщик» подошел к маленькому столику и оперся об него кулаком. Другую руку он заложил за борт ватника. Эта поза очень напоминала Беркуту позу штатных армейских ораторов, когда они приезжали выступать к ним в училище или в часть. – Но кое-кому сказала бы. Видите ли, я в каком-то роде особо доверенное лицо.

– Не понял. Что значит: «особо доверенное лицо»? Чье «особо доверенное»?

– То есть как это «чье»? Вам, капитану Красной армии, такое надо понимать. «Особо доверенное лицо» – оно и есть «особо доверенное». Такие у нас в каждом селе были. Чтобы, значит, в любое время…

– Вот теперь прояснилось, – поморщился Беркут. – Вы из тех, кто пользовался правом первого доноса. Неотъемлемое право донести первому, пока не донесли на тебя.

– Ну, знаете, за такие высказывания… Любой энкаведист… Это уже под протокол.

– Слушайте вы, «протокольщик», – хрипло остудил его Андрей. – Ваша фамилия, кто вы и откуда? И живо, не то я тут же пущу вас в расход, как вражеского агента. Особо доверенного. И Бог мне судья, поняли?

– Понял-понял, – сразу поостыл задержанный, и рука его как-то сама собой выпала из-за борта. – Я… я ведь и не скрываю. Упаси бог. Лазарев, Иван Никодимыч.

– Лазарев. Ясно. Откуда родом? Откуда и куда идете?

– Местный я. Из Подкаменки. Село здесь рядом. По карте видно, – вдруг зачастил Лазарев, поняв, что своей «особой доверенностью» должного впечатления на командира гарнизона он не произвел. А шлепнуть тот горазд. Именно как лазутчика. – До войны был районным уполномоченным по кусту. Какое-то время бригадирствовал в колхозе.

– Почему «какое-то»? – вдруг захотелось Беркуту придраться к его словам. – Сняли, небось еще и судить должны были.

– Скажем так: перевели на другую ответственную работу, это под протокол.

– Божественно. Какие же у вас секреты? Что-то важное выведали у немцев?

– Да кабы у немцев, кабы у немцев… – доверительно приблизился тот к Беркуту. – Тут за своими – нашенскими не углядишь. Чтобы, значит, потом, когда опять оперуполномоченный наш появится, все под протокол, как полагается…

– Так что, что там у вас? Список неблагонадежных составили? Я спрашиваю: список приготовили? На стол его, быстро!

– Но я не имею права. Только оперуполномоченному.

– В роли уполномоченного здесь я. Особо уполномоченного.

С минуту Лазарев растерянно смотрел на Беркута, не понимая, с кем это свела его судьба и почему капитан так бездумно ведет себя. Затем отвернулся, но все же Беркут заметил, что он прощупывает полу ватника, а потом, вспоров подкладку, на удивление долго извлекал – не извлекал, а святодействовал! – свою бумаженцию.

– Здесь неблагонадежные из двух сел, – протянул ее капитану.

– Из двух сразу?

– Тридцать девять человек. Но из тех, самых-самых, которые в прямом услужении у немцев.

– Полицаи, что ли?

– Ну что вы?! Полицаев я даже не заносил. Те – само собой, особым протоколом. Они от суда не уйдут. А эти притихнут, трудоднями колхозными откупятся и будут поживать себе, как ни в чем не бывало.

– Почему же вы не отдали этот список кому-либо из «особистов», когда в села эти вошли наши?

– Так ведь не успел. Тот, старый список, пожелтел весь, а новый… пока уточнял да расписывал «заслуги» каждого, пока переписывал начисто – немцы вас и… потеснили. Однако на сей раз, кумекаю, потеснили ненадолго. А тут все под протокол, все под статью. Только так. У нас в этом деле порядок, – угоднически-иезуитски ухмыльнулся Лазарев.

– Ясно. Читайте. Только вдумчиво читайте. Вместе со всеми «заслугами».

– Что, весь список?

Вряд ли он рассмотрел выражение лица капитана, однако молчание, которым тот ответил на его вопрос, оказалось довольно красноречивым.

– Базук Мария Дмитриевна… Я здесь по алфавиту, строго под протокол.

– Не отвлекайтесь, – резко осадил его Беркут.

– Как прикажете. Так вот, Базук Мария… всю оккупацию работала в больнице. Госпиталя здесь, вблизи, у немцев не было, – оторвался от листика, – так они несколько своих из местных гарнизонов и тыловых служб прямо в эту больницу и ложили. И врач у них из немцев, фольксдойч. Им гражданка Базук и прислуживала.

– Но сельчане ваши тоже лечились в этой больнице?

– В ней, понятное дело. Хотя какое там лечение? А главное, там лежали германские солдаты.

– Значит, сельчанам вашим она тоже прислуживала? – пропустил Беркут мимо ушей сообщение о солдатах. – Вы это подтверждаете?

– Не-ет, – помахал бумажкой Лазарев. – Свои – это свои. Кабы только свои. А тут немцы. Солдаты. Так что все под протокол. Вы человек военный, в этом деле не спец. А те, кому надо, сразу разберутся. И под статью. Читаю дальше. Митнюк Иван. Раненым в село прибился, от своих отстал. Умышленно – не умышленно, это без меня уточнят.

– Ранен он был куда?

– Ну, вроде как в грудь… Так вот, подлечившись, на лесопилке работал. Ходил сгорбившись, еле ноги волочил, а работал справно. На фашистов.

– Семья у него есть?