До самого пепла

Вероника с мрачной решимостью согласилась.

«Умри, но сделай», – звучал девиз утра пятницы.

Началось утро с подъема в пять утра. Добровольного, никто не стоял над душой и не трезвонил в дверной звонок. Потом были быстрые – молниеносные – сборы и дорога до студии. Хмурый Стас с землистого цвета лицом оставил студентку работать, а сам поехал за кофе и завтраком на троих (включая Лану).

Впрочем, его подопечная не оценила жеста. От пищи отмахнулась, от манящего и такого родного запаха кофе только носом повела, но не отвлеклась от работы.

Рука с ее видением были признаны проштрафившимися и отстранены без возможности оправдаться. Исправлять то, что наворотила, Вероника решила с полной осознанностью. С кистью, красками и здравым умом.

С прибытием Ланы дело пошло бодрее. По лицу блондиночки гуляла мечтательная и немного кокетливая улыбка, щеки раскраснелись. И, главное, Лана молчала. За это безмолвие в самый ответственный день художница простила модели всю отвлекающую трескотню предыдущих позирований.

«Жуть» на холсте постепенно приобретала черты миловидной девушки.

«Улыбку! Передать эту улыбку: губами, глазами, всеми порами кожи», – Вероника писала, как заведенная. – «Она же светится изнутри!»

На исходе отведенного времени ее отвлекли: за спиной раздались звуки хлопков.

– Признаться, я не верил, что ты справишься, – сказал куратор. – Ждал в лучшем случае схожий по анатомии, но безжизненный портрет. Но это! Невероятная трансформация. Тонкая, точная, ясная и – главное! – живая. Браво, Ник. Ты справилась.

– Да? – робко уточнила студентка, не веря ушам своим.

И глазам своим тоже не веря: глаза говорили, что Стас прав. Лана почти что дышала с холста.

– Всецело, – подтвердил преподаватель.

– Спасибо!

Что-то упало и покатилось по полу. Веронике показалось, что это был тот самый камень с души, оказалось – кисть из ее затекших пальцев выпала.

– Благодарить надо не меня, – усмехнулся Стас.

– Спасибо, Лана, – художница искренне обратилась к натурщице. – Отличная работа.

Куратор хмыкнул.

– Вообще-то я подразумевал тебя.

В клубе, где играл с группой Вал, было… шумно. Очень-очень шумно и людно. Причем Веронику с Аней вежливо направили за столик на балконе, куда основную массу народа не запускали. И все равно – в глазах рябило от мельтешения рук и лиц.

Анюта развела бурную деятельность, заказав для них сразу по два коктейля. Мол, раз билеты с тебя, то добавочная порция жидкого веселья – с меня.

До выхода «Мизантропии» выступила какая-то другая группа, название которой в одно ухо Вероники влетело, в другое – благополучно вылетело. Она только удивилась, как так: тоже играют, поют, орут и ревут, а отклика – нетушки. Ладно бы, только ее одну не затронуло, так и Анька спокойно тянула коктейль через трубочку. И зал – нижний зал, битком заполненный – только вяло похлопал в качестве приветствия и проводов после выступления.

Вообще, Вероника в музыке не разбиралась. Только по принципу: ничего, так себе или бесит. Восторг что-то музыкальное у нее вызывало крайне редко.

Группа, что играла «на разогреве», как назвала это Потапова, была по Вероникиной шкале на «очень так себе».

«Мизантропию» собравшийся люд явно знал и любил. При выходе музыкантов на сцену шум стоял космический: ребят приветствовали ором. И девушку: худышечку в черном (впрочем, в черный обрядилась вся группа). Судя по всему, это ее голосом исполнялись «Лети» и… еще одна песня.

А потом случилось полтора часа безумия. Пение, шепоты, крики и музыка. Компоненты, как и у многих других. Однако, если другие давали звук, то эти ребята ухитрялись затянуть весь зал в свою музыку, в свое безумие.

«Ты дышишь воздухом, я дышу яростью; в моих венах не кровь, только музыка», – выхватила пару строк из лирики Вероника. И согласилась: да, так и есть.

– Накричались? – после очередной песни спросил в микрофон вокалист, бородатый крепыш, чем-то похожий на гнома – персонажа Маськиного брата. – Значит, пора сменить ритм. Клео, жги!

Стройная девочка с электрогитарой поменялась местами с вокалистом.

«Вот куда в ней помещается такой голосина, а?» – задалась вопросом Вероника, но тут же забыла обо всем. Голос не просто затягивал, он заставлял переживать каждый оттенок чувств исполнительницы – вместе с нею.

Доиграли аккорды. Анюта хлюпала носом и прижимала к глазам салфетку.

– А теперь мы подарим вам нечто совершенно новое, – гипнотическим голосом проговорил вокалист. – Песню, еще не звучавшую ни на одной сцене. «Споем!»

По телу Вероники разлился холод. Ледяные пальцы вцепились в край столика. Она знала, что сейчас отыграют ребята.

История брошенной девушки вживую отзвучала во много раз ярче и пронзительнее, чем в записи. Что будет, когда заиграют…

А потом отключились все мысли. Остались только два голоса и история – ее история. Как она очутилась возле ограждения? Когда встала? Когда Анюта оказалась рядом?

Это все не имело значения.

Как и текущие по лицу слезы. Разве что – тепло Аниных рук. Теплое кольцо, обхватившее плечи Вероники.