До самой сути

Жил он в глинобитной хижине, примерно на том же месте, где сейчас бар в Тумакакори. Когда течение становилось особенно красным от глины, он приходил сюда почти нагишом — только бедра красным платком обертывал. Высматривал в воде подходящее дерево, нырял и прошмыгивал через поток, как горожанин сквозь толпу, так что можно было не сомневаться: в ста метрах вниз по течению, всегда в одном и том же месте, он обязательно выплывет, толкая перед собой бревно. Так он дрова себе на зиму заготавливал.

— Он утонул?

— Нет, попал под машину.

Нарочно они, что ли, рассказали это Доналду? И пошло! Пембертон стал вспоминать годы, когда дожди, заканчивающиеся, как правило, в октябре, длились до самого декабря.

— Почти накануне Рождества мы были отрезаны на целых девятнадцать дней.

Не забыли, разумеется, и про историю с автомобилем Кейди. Выкладывать — так все. Кейди из упрямства решил перебраться через реку на машине. Вода еле закрывала колеса. Он был уже на середине Санта-Крус, оставалось каких-нибудь несколько метров, как вдруг над потоком встало нечто вроде водяной стены высотой в метр, а то и побольше. Кто-то на берегу закричал, Кейди, по счастью, услышал и посмотрел вверх по течению. Времени ему хватило лишь на то, чтобы выскочить из машины и, шлепая по воде, добраться до берега.

Через четверть часа из воды торчал лишь верх кузова. Кейди даже фотоснимок хранят. Когда Санта-Крус обмелела, автомобиль, превратившийся в кучу лома, обнаружили милей ниже. Так он там и стоит.

Лил с матерински покровительственным видом прижимала к себе в темноте руку Доналда, делая это так, чтобы никому не пришло в голову ни улыбнуться, ни почувствовать себя шокированным.

Неужели они до сих пор не нагляделись на бегущую воду? У Пи-Эм болела голова. После прощальной порции виски ему не терпелось лечь спать. И еще он должен что-то сделать. Только сейчас уже не знает что.

Ладно, это вспомнится. Вокруг в черном мраке, прорезанном белыми лучами фар, — силуэты, силуэты.

— Где справился индеец, там и белый не подкачает.

Услышав, как Доналд бахвалится перед Лил Ноленд, Пи-Эм лишь пожал плечами. Это ли не лучшее доказательство того, что нисколько он не взбешен?

— Не пора ли по домам, ребята?

— Почему бы всем не вернуться к нам? Вы сегодня без прислуги, а у нас, на мое счастье, есть Дженкинс.

Пи-Эм головой поручился бы, что, произнося эти слова, она легонько сжала Доналду руку. Брат отодвинулся? Похоже. Во всяком случае, Пи-Эм — случайно, разумеется, — опять оказался в одной машине с Норой.

Езды было всего несколько сот метров. Машины тянулись гуськом.

— Когда он начал пить, я струхнула, — призналась Нора. — К счастью, он неплохо держится. Лил присматривает за ним.

— У тебя это называется присматривать? — съязвил Пи-Эм.

— Не ехидничай. С кем он говорил по телефону?

— Почем я знаю?

— Оба вы играете в таинственность. Ты мне, конечно, не все сказал.

— Я?

И пошло! Опять дом Нолендов, опять каждый забился в свой угол, к своей еще полной пепельнице и пустому стакану. Разве что кресла, нагретые задами, успели чуточку поостыть.

В какой раз все это повторяется — здесь или в любом другом доме долины? Сказать друг другу нечего, дел общих нет, и все-таки странная непреодолимая лень мешает им расстаться. Дженкинс, ни капельки не удивившись, уже приготовляет коктейли.

Они-то и доконали Пи-Эм. Весь день бурбон, а теперь еще коктейли — «мартини» или «Манхаттан»?

Почти сразу в сознании его образовался провал. Мимо опять засновали силуэты. Ноздри защекотал запах супа с зеленым горошком. Вероятно, открыли консервы, разогрели суп. Как бы то ни было, одна чашка упала на пол. Не сам ли Пи-Эм опрокинул ее? Он лично не помнит, что ел суп.

Он бесился от злости. И здесь, у Нолендов, было еще труднее понять почему. Он не испытывал ревности к брату: ревновать нет никаких оснований (хотя из головы не выходит ни этот драматический телефонный звонок, ни образ Милдред с тремя детьми у аппарата в семейном пансионе).

Бешенство это — не из-за Лил. Он не влюблен в нее.

А если однажды попробовал поухаживать за ней, то лишь потому, что был пьян. Он просто ею восхищается.

У него к ней чисто дружеское чувство.

Он взбешен, и все тут. Почему — этого никто не поймет, он сам тоже не понимает. Тем не менее смутно сознает, что не столь уж не прав.

Все идет иначе, чем должно идти. Доналд ведет себя не так, как ему полагалось бы. Все остальные — тоже.

Кто, в конце концов, Доналд или он работал всю жизнь и выбился в люди благодаря упорству и мужеству?

Не это ли отправная точка, которая может привести хоть к какому-то объяснению?

И все-таки несколько часов тому назад, когда они были вдвоем на ранчо, Доналд цинично бросил ему:

— Допустим, ты влип в грязное дело. Останется ли Нора…

Во всем этом бездна несправедливости. С Доналдом носилась не одна Лил — все, вплоть до Пембертона. Тот чуть ли не ухаживал за ним, правда, не без надежды усадить его за стол для покера.

Пи-Эм предвидел, что рано или поздно Доналд согласится. Нет, уже готов согласиться. Он вмешался:

— Не надо. Ему нельзя играть.

Доналд оскалился: