До свадьбы доживет

– Знаю, конечно. Еще бы не знала. Она поступила консерваторию. Она же виолончелистка, помнишь? В школе музыкальной училась параллельно с нашей.

– Да помню я, помню, – махнул рукой Михаил.

– Ну и вот. Вскоре она замуж и вышла. Дело было в начале лета, мы с родителями на море уехали, а она как раз и расписалась. А когда в конце августа мы домой вернулись, они уже разошлись. Не сошлись характерами, сказала. У нее ж характер – ого! Наверное, не выдержал парень ее силы. Но потом, года через два она снова замуж вышла. И тут уж родила Ваньку. А потом Алину. С этим мужем они так и живут. Она сейчас директор музыкальной школы, кстати.

– А муж?

– В смысле – чем занимается?

– Ну да.

– Какая-то строительная фирма у него. Они обеспеченные. Машина у них – внедорожник огромный. Дом за городом. Сам он, муж, то есть, симпатичный. Киру слушается, – отчиталась Тина.

– Ясно. Ну, теперь слушайте. Первый муж – это я и был! Тот самый, летний! – сообщил Михаил.

– Ой! – выдохнула Тина.

– А я ничего не знала! – удивилась Елена.

– Ну как ты не знала, Лен? Знала. Я что, не сообщал тебе, что ты моя третья жена?

– Это да, конечно. Но ты про первый брак ничего не рассказывал.

– А смысл? Меньше трех месяцев и были женаты. Ни детей, ни имущества. Глупость одна. О чем говорить?

– Но вот сейчас же решил почему-то рассказать? – не унималась Елена.

– Сейчас решил. Адрес искусствоведа и известного коллекционера навеял воспоминания. Забавно ведь, разве нет?

– Не просто забавно: удивительно! – восхитилась Тина, – Но надо же! Вроде все знала о человеке, а вот… Не ужились вы с ней, да? Что случилось-то?

– Да рассказывать стыдно. Вот правда – стыдно. Но расскажу, чего уж там. Мы все из одной песочницы, так сказать. Поймем друг друга. Поженились мы с Кирой по любви. То есть – влюблены были друг в друга страшно. Я ради нее на все был готов. Я ее заставил в ЗАГС пойти, уговорил. Боялся потерять. Она ж такая красавица была – люди на улице оборачивались.

– Да! Да! – подтвердила Тина, – У нее одни глаза чего стоят! Огромные, темные. Глянет – как обожжет.

– Именно. Ну, первые дни полное счастье и полный кайф. Я у них поселился. В вашем как раз подъезде. У них квартира большая была, мне тогда казалась огромной. Четыре комнаты – мало у кого такая роскошь имелась. Ее родители на дачу уехали, а мы хозяйничали. Она, конечно, меня гнула и ломала, но я готов был терпеть, что угодно. Но знаете, девчонки, чего мне не хватало? Самого элементарного: все время хотелось жрать. Дома-то мама и бабушка кормили, заставляли: ешь, ешь, для кого готовили. А тут мы сами что-то сооружали, денег особо не было, я своим стеснялся признаться, что оголодал. Я же им, когда женился, сказал, что справлюсь, за помощью не побегу. Но это прелюдия. Она меня все строила, строила. И месяца через два я стал отвечать. Оказывал легкое сопротивление. Это ее очень злило. Мы ссорились. На пустом месте, конечно. но молодые дураки, что тут скажешь. Наверное, все через это проходят.

Фу… Никак не могу начать о главном рассказывать. Стыдно, правда. Короче: Киркиным родителям кто-то привез из-за границы шоколадного зайца. Огромного. Я таких больше и не видел. Или плохо искал? В общем, был этот заяц сантиметров сорок в высоту. Толстый такой. Стоял у них на кухне в буфете, за стеклом.

И вот однажды Кирка пошла на какой-то свой камерный ансамбль, а я лежал, читал, ждал ее. И так мне жрать захотелось! А я знал, что ничего у нас нет! Ну вообще ничего. Кирка сказала, что вернется и притащит хоть что-то. Картошки, хлеба. Попросит у девчонок рубль и купит еды. И вот понял я: нет у меня сил ждать! И вы понимаете, что я сделал? Я сожрал этого самого зайца! Всего огромного зайца сожрал, ни крошки Кирке не оставил. Но это еще полбеды. Я, когда уничтожил этого зайца, решил скрыть свое преступление. И в эту фольгу, что осталась от шоколадного животного, напихал ваты, бумаги туалетной (дефицит, кстати, был, если помните). Как-то, в общем, восстановил приблизительную форму, поставил в буфет. И дал себе слово, если никто ничего не заметит (а они его явно есть не собирались, берегли), ну, если никто не заметит этого акта вандализма, я обязательно добуду похожую фигуру из шоколада и во всем сознаюсь.

Сейчас я понимаю, что основной стыд как раз в том и состоял, что я не сказал просто: «Кир, не выдержал мук голода и съел вашего зайца, не вели казнить, вели миловать.» Тоже бы возмущалась, пилила, но стыдобы такой я бы точно не испытывал. Ведь все эти годы помнил!

Дальше так. Кира притащилась домой, устала, с инструментом своим музыкальным – тяжеленный, жуть. Сейчас футляры на колесиках, одно удовольствие. А тогда она на своем горбу все это таскала, тоненькая девочка. И притащила-таки хлеба и картошки. Поели. Я ел через силу.