До свидания, мальчики!

Витька спустился с крыльца и подошел к забору.

— Сам не знаю…

— Он что-нибудь говорит? — спросил Сашка.

— На терраске про пьяного сказал. Еще ужинать попросил, а больше ничего не говорит.

— Афоризм, — сказал Сашка.

— Ладно, идите. Женя, не обижайся: из дома сейчас уходить неудобно.

— Что я, дура? Завтра, как встанешь, приходи. В шесть часов встанешь — в шесть приходи…

— Отец твой ругаться не будет?

— Глупости. Пусть только попробует…

Мы никогда не обращали внимания на настроение Жениного отца и совершенно не интересовались, что он о нас думает. Не трогали меня и крики Сашкиной мамы. А вот перед дядей Петей я чувствовал себя в чем-то виноватым. Напрасно я повторял себе, что никакой вины перед дядей Петей за нами нет, на душе у меня все равно было погано, словно я совершил какое-то предательство. По Сашкиному лицу я видел, что ему тоже не по себе.

Витька стоял у ограды, пока мы не завернули за угол.

— Зло берет. Человек сдает завтра последний экзамен, а ему треплют нервы, — сказала Женя.

— Тебя часто берет зло. Ты тоже вчера на пляже кричала на Витьку за училище, — сказал Сашка.

— Глупости, я вовсе не кричала. Я просто говорила, что его могут послать в город, где нет консерватории.

— Правда, куда вас пошлют? В какой город? В какое училище? Мы ведь так ничего и не знаем, — сказала Катя.

— Они не знают, а мы знаем! Нам самим никто ничего об этом не сказал.

— Зайдем к Алеше, — сказал я, когда мы вышли на широкую улицу.

Мальчишки пробовали запустить змея — пустое занятие при таком безветрии. Мальчишка в порванной на плече рубахе надсадно орал:

— Выше поднимай, выше!

Он сгибался, чтобы посильнее крикнуть, и от азарта поднимал то одну, то другую ногу. На другом квартале его напарник держал над головой змея и тоже орал:

— Да натягивай ты, руки устали…

Пока я смотрел на мальчишек, на душе у меня стало легче. До сих пор, когда я вижу мальчишек, мне веселее становится жить. На оградах сидели сытые коты и, не мигая, смотрели зелеными глазами в море, где виднелись черные черточки рыбачьих лодок. К трамвайному кругу шли пересыпские девчонки. В город они всегда ходили одни. Им, а еще больше их кавалерам сильно попадало от пересыпских ребят, но девочки на Пересыпи были не из тех, кого можно было запугать.

На углу мы встретили Нюру. Она шла босиком в шикарном крепдешиновом платье и несла в руке лакированные туфли.

— Пришло ваше начальство. Идите быстрей, а то уйдет, — сказала она.

Наверно, Алеша увидел нас в окно, потому что, когда мы подошли к дому, он уже стоял на терраске без рубахи и босой. Он откинул назад волосы, сказал:

— Все в порядке, профессора. Не прозевайте завтра газету.

Алеша явно хотел от нас отделаться. Его шуточки мы хорошо знали. Газета сейчас нас меньше всего интересовала. Я прошел к терраске, а Сашка с девочками остался за калиткой.

— Порядок есть порядок. Рассказывай, какой разговор был с Витькиным отцом, — сказал я и сел на ступеньку крыльца.

Алеша попробовал отшутиться.

— Отчет требуете? До конференции еще два месяца, потерпите, — сказал он.

— Какой разговор был с Витькиным отцом?

— Вот пристали! Самый обыкновенный. Колесников объяснил Аникину: нельзя плыть в шторм поперек волны — опрокинет.

— Мы же тебя просили не доводить дела до скандала.

— Никакого скандала не было. А политическую кампанию срывать не позволим.

— Какую кампанию? При чем тут кампания?

— Политграмотой будем заниматься? Давайте займемся. Вы же знаете международную обстановку. Надо привлечь молодежь в армию. В школе вы самые видные. На будущий год за вами в училище потянутся другие. Понятно?

— Понятно. Мы самые видные. Но зачем обижать Витькиного отца?

— Пусть сам на себя обижается. Политическую кампанию никому срывать не позволим. Ясно? Тогда топайте домой. Я еще не ужинал.

— Мы-то уйдем, а дядю Петю зря обидели. — Я пошел к калитке.

Из комнаты Алешина мама спросила:

— Какую рубаху приглаживать? Голубую?

— Еще один вопрос, — крикнул Сашка. — В какой город и в какое училище поедем?

— Куда дадут разнарядку, туда и поедем…

Алеша ушел в комнату. Сашка сказал, когда я вышел за калитку:

— Ничего себе постановочка вопроса…

От разговора с Алешей настроение у нас не улучшилось. Мы проводили Женю домой и сели в трамвай. Трамвай был переполнен и скрежетал тормозами на спуске. Инку и Катю мы затолкали на площадку, а сами висели на подножке. Инка держала меня за руку выше локтя. Она сжимала пальцами мой напряженный мускул, так, словно боялась, что я упаду. Трамвай медленно сползал вниз. Столбы фонарей прятались между деревьев, и горящие в листве лампочки были похожи на бледные желтки. Закрывались магазины, и продавцы в халатах опускали крючками жалюзи.