До тебя

Поле в Пенсильвании, на котором мы разбились. Частные автомобили, которые доставили нас и наши семьи обратно в Нью-Йорк.

Всего на борту самолета находилось сто шестнадцать человек.

Восемь погибших.

Восемьдесят раненых.

Я не смотрела на это, как на фильм, в котором я могла остановиться и начать в любом месте, где захочу. Он также не работал в непрерывном цикле. То, что я видела, было вспышками, которые длились всего несколько секунд. Эти крошечные окна появлялись в случайном порядке и происходили в течение сорока двух минут, пока мы находились в воздухе.

Некоторые были еще до того, как беспилотник попал в наш двигатель.

Большинство из них были потом.

Но каждое из них было жестким, быстрым, и моему мозгу нравилось подавать их каждый час или около того, как будто это были коктейли. Несколько дней назад это случалось по нескольку раз в минуту. По словам моего врача, это было улучшение.

Что не вернулось, так это мои вкусовые рецепторы. Технически с ними ничего не случилось; авария не повредила мой язык. Просто у меня не было желания есть.

И я не понимала этого.

Еда была утешением всю мою жизнь. Это был способ моей семьи показать свою любовь. Мы ели вместе и кормили всех, кто приходил в гости. Когда мы не ели, мы обсуждали, что мы будем есть.

Еда все улучшит.

Я должна была в это поверить.

Это сделало бы все это немного более терпимым.

Я схватила свою куртку со спинки стула и, даже не надев лифчик, вышла в ночь.

Я знала каждую щель Гринвич-Виллидж. Но когда стояла на тротуаре на Бликер-стрит и оглядывала квартал, я не могла понять, в каком направлении идти. Ни один ресторан из списка моих любимых не попадался мне на глаза. Все было расплывчатым, как будто на мне не было очков… за исключением того, что у меня были очки.

Я начала идти, и когда от холода у меня в носу появилось ощущение, будто кто-то поднес горящую спичку к кончику, я потянулась к металлической ручке двери и открыла ее. Когда я вошла, раздалось дзиньканье. На меня обрушился запах несвежего попкорна. В лицо мне ударил свет, и мне захотелось прикрыть глаза ладонью ― настолько он был ярким.

Там были ряды, и я направилась к ним, остановившись на полпути, уставившись на пакеты, изучая картинки. Сыр Начо, сметана и лук, соль и уксус.

Ничего.

Я перешла к следующему проходу и последующим, читая больше описаний, разглядывая больше картинок огромного размера.

Ждала.

Прислушивалась.

В моем желудке не было ни единого урчания. Ни капли слюны во рту.

Что со мной происходит?

Я подошла к холодильнику в задней части и взяла несколько напитков со вкусом кофе ― то, на чем я в основном жила после аварии. Я поднесла их к кассе.

— Здравствуйте, — сказал мужчина за прилавком, когда я поставила перед ним бутылки.

Я пыталась нащупать на поясе сумочку. Ее там не было. Я вышла из квартиры только в куртке.

— Улыбнись.

Я не была уверена, на что смотрела, но теперь мои глаза встретились с его.

— Что ты сказал?

— Держу пари, твоя улыбка гораздо красивее, чем хмурый взгляд.

В горле у меня что-то сжалось, и это что-то было огромным.

Мне просто хотелось вернуться в те дни, когда я улыбалась.

Сейчас я даже не могла вспомнить, каково это ― поднять губы в этом направлении.

И мне совершенно не нужно было, чтобы этот незнакомец напоминал мне об этом.

Я оставила бутылки на стойке, повернулась спиной к мужчине и вышла за дверь.

Я не пошла домой. Не пошла в другой магазин даже после того, как нашла немного наличных в кармане. Я просто гуляла по Нью-Йорку.

Потому что мои ноги и этот город были единственными вещами, которые не болели.

ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ

ХАНИ

ЗИМА 1984

Эндрю решил отвезти Хани в Вирджинию на Рождество. Несмотря на то, что они жили вместе, и она уже познакомилась с его семьей, Эндрю не хотел, чтобы она чувствовала себя неловко в доме его родителей, поэтому он снял для них отель в столице. Они вылетели поздним вечерним рейсом, и когда прибыли, он отвез ее в спа-салон отеля на массаж, первый в ее жизни.

После того как они оделись к ужину, Эндрю сказал ей, что ресторан находится недалеко, и они пойдут туда пешком, что Хани предпочитала в любом случае ― и он это знал. Погода была теплее, чем в штате Мэн, поэтому она оделась полегче и сжала пальцы Эндрю, рассматривая различные достопримечательности, которые он указывал по пути. Это была ее первая поездка в Вашингтон, и она хотела увидеть все. Поэтому они не торопились, и Хани узнала, как выглядит город ночью, как уличные фонари придают городу романтическое оранжевое сияние.

Она знала, что тропинка, с которой они только что свернули, не приведет их к ресторану, но не сказала ни слова, потому что они шли к одному из самых красивых сооружений, которые она когда-либо видела.

— Это Мемориал Линкольна, — сказал Эндрю, когда они остановились прямо перед ступенями. — И это мой любимый.

— Я понимаю, почему.