До тошноты

Официантка села, потянув за собой Лили, так что они втроем оказались на диване бедром к бедру. Не говоря ни слова, она взяла со стола странную ложку и поскребла ею по внутренней стороне бедра. Чад потряс головой, пытаясь скинуть наваждение, и с открытым ртом наблюдал, как молодая женщина с улыбкой зачерпнула кусок плоти со своей ноги и поднесла его к жаждущему рту Лили. Рана была бескровной, словно она была сделана из бледной глины, а не из плоти и костей, а изнутри раны струился бледно-золотой свет.

Лили проглотила угощение со стоном удовольствия и ее глаза засветились тем же золотистым светом, когда она посмотрела через женщину на Чада.

Чад снова помотал головой. Хоть это дерьмо и было безумием в чистом виде, но оно, почему-то, не казалось таким уж неправильным, каким должно было быть. Где-то в глубине его сознания зазвучала тревога, и старческий голос прокричал что-то о том, что нельзя вкушать эту плоть, но он пропустил это мимо ушей с радостью приняв сочную порцию из живота женщины со всем благоговением первого причастия алтарника.

Сладкий вкус взорвался на его языке, наполняя рот мускусом и медом. Он никогда не пробовал ничего подобного раньше, и ту же секунду все его существо потребовало добавки.

Они хотели еще на радость кормилице и ложка погружалась в плоть официантки снова и снова, после чего она исчезала в их ртах с возрастающей скоростью.

Чад не мог насытиться, тепло внутри его тела ощущалось как живой свет и вибрировало по каждому его нерву, завершаясь оргазмом. Когда женщина встала и вложила ложку в его руку, он понял, чего от него ждут, и повернулся к Лили.

Весь его мир сжался до этого момента, этой кабинки и мягкого тела Лили. Он загорелся желанием проделать в ней новое отверстие, которое еще не использовал ни один мужчина.

Они прижимались друг к другу, создавая и разрывая связи в области рта и промежности. В тот момент не существовало ничего, кроме пальцев, языков и его члена, пока он разрывал ее плоть. Она отходила легко, как мороженое, как масло, и они оба с жадностью поглощали его, пока весь окружающий мир растворялся и пока не остались только стоны, шепот, чавканье, ебля и плотское блаженство.

Отбросив ложку от нетерпения, Чад набросился на нее ртом, кусая и жуя, а визги восторга Лили присоединились к хору физического наслаждения.

* * *

Пронзительный гудок поезда и полуденный солнечный свет ударили в глаза, угрожая взорвать голову Чада, когда он очнулся на грубом бетонном полу. Пульсация в голове была настолько сильной, что его затошнило.