До третьих петухов

– Да что он может спросить? Почем куль овса на базаре?

– Спроси, Ваня. Спроси, Ваня. Ваня, спроси. Спроси, Ваня!

– Ну-у, это уже ребячество,– огорчился старичок.– Хорошо, спроси, Ваня.

– Ответь мне, почему у тебя одно лишнее ребро? – Иван, подражая старичку, нацелился в него пальцем.

– То есть? – опешил тот.

– Нет, нет, не "то есть", а почему? – заинтересовалась Несмеяна.– И почему ты это скрывал?

– Это уже любопытно,– заинтересовались и другие.– Лишнее ребро? Это же из ряда вон!..

– Так вот вся мудрость-то откуда!

– Ой, как интересно-о!

– Покажите, пожалуйста. Ну, пожалуйста! Молодые люди стали окружать старичка.

– Ну, ну, ну,– испугался старичок,– зачем же так? Ну что за шутки? Что, так понравилась мысль дурака, что ли?

Старичка окружали все теснее. Кто-то уже тянулся к его пиджаку, кто-то дергал за штаны -Мудреца вознамерились раздеть без всяких шуток.

– И скрывать действительно такое преимущество... Зачем же?

– Подержите-ка пиджак, пиджак подержите!.. О, тут не очень-то их прощупаешь!

– Прекратите! – закричал старичок и начал сопротивляться изо всех сил, но только больше раззадоривал этим.– Немедленно прекратите это безобразие! Это не смешно, понимаете? Это не юмор, это же не юмор! Дурак пошутил, а они... Иван, скажи, что ты пошутил!

– По-моему, я уже нащупал!.. Рубашка мешает,– вовсю шуровал один здоровенный парень.– У него тут еще майка... Нет, теплое белье! Синтетическое. Лечебное. Подержите-ка рубашку...

С Мудреца сняли пиджак, брюки. Сняли рубашку. Старичок предстал в нижнем теплом белье.

– Это безобразие! – кричал он.– Здесь же нет основания для юмора! Когда смешно? Смешно, когда намерения. цель и средства – все искажено! Когда налицо отклонение от нормы!

Здоровенный парень деликатно похлопал его по круглому животу. – А это... разве не отклонение?

– Руки прочь! – завопил старичок.– Идиоты! Придурки!.. Никакого представления, что такое смешно!.. Кретины! Лежебоки...

В это время его аккуратненько пощекотали, он громко захохотал и хотел вырваться из окружения, но молодые бычки и телки стояли весьма плотно.

– Почему вы скрывали о наличии лишнего ребра?

– Да какое ребро? Ой, ха-ха-ха!.. Да где? Ха-ха-ха!.. Ой, не могу!.. Это же... Ха-ха-ха!.. Это же... Ха-ха-ха!..

– Дайте ему сказать.

– Это примитив! Это юмор каменного века! Все глупо, начиная с ребра и кончая вашим стремлением... Ха-ха-ха!.. О-о-о!..– И тут старичок пукнул, так это – по-старчески, негромко дал, и сам очень испугался, весь встрепенулся и съежился. А с молодыми началась истерика. Теперь хохотали они, но как! – взахлеб, легли. Несмеяна опасно качалась на стремянке, хотела слезть, но не могла двинуться от смеха. Иван полез и снял ее. И положил рядом с другими – хохотать. Сам же нашел брюки старика, порылся в кармане... И нашел. Печать. И взял ее.

– Вы пока тут занимайтесь,– сказал он,– а мне пора отправляться.

– Зачем же ты всю-то... печать-то? – жалко спросил Мудрец.– Давай, я тебе справку выдам.

– Я сам теперь буду выдавать справки. Всем подряд.– Иван пошел к двери.– Прощайте.

– Это вероломство, Иван,– сказал Мудрец.– Насилие.

– Ничего подобного.– Иван тоже стал в позу.– Насилие – это когда по зубам бьют.

– Я ведь наложу резолюцию! – заявил Мудрец с угрозой.– Наложу ведь – запляшете!

– Слабо, батя! – крикнули из компании молодых.– Клади!

– Возлюбленный мой! – заломила руки в мольбе Несмеяна.– Наложи! Колыхни атмосферу!

– Решение! – торжественно объявил Мудрец.– Данный юмор данного коллектива дураков объявляется тупым! А также несвоевременным и животным, в связи с чем он лишается права выражать собой качество, именуемое в дальнейшем – смех. Точка. Мой так называемый нежданчик считать недействительным.

***

И грянула вдруг дивная, стремительная музыка... И хор. Хор, похоже, поет и движется – приплясывают.

Песенка чертей.

Аллилуйя – вот,

Три-четыре – вот.

Шуры-муры.

Шуры-муры.

Аллилуйя-а!

Аллилуйя-а!

Мы возьмем с собой в поход

На покладистый народ -

Политуру.

Политуру.

Аллилуйя-а!

Аллилуйя-а!

Наше – вам

С кистенем;

Под забором,

Под плетнем -

Покультурим.

Покультурим.

Аллилуйя-а!

Аллилуйя-а!

Это где же так дивно поют и пляшут? Где так умеют радоваться? Э-э!.. То в монастыре. Черти. Монахов они оттуда всех выгнали, а сами веселятся.

Когда наш Иван пришел к монастырю, была глубокая ночь. над лесом, близко, висела луна. На воротах стоял теперь стражник-черт. Монахи же облепили забор и смотрели, что делается в монастыре. И там-то как раз шел развеселый бесовский ход: черти шли процессией и пели с приплясом. А песня их далеко разносилась вокруг.