До третьих петухов

– Слушай,– заговорил Медведь,– ты там ближе к городу... Какие условия в цирке?

– Вроде ничего... Я, правда, не шибко знаю, но так, слышно, ничего.

– Как насчет питания, интересно... Сколькиразовое?

– Шут его знает. Хочешь в цирк?

– Ну, а что делать-то? Хочешь не хочешь – пойдешь. Куда больше?

– Да– вздохнул Иван.– Дела.

– Сильно безобразничают? – спросил Медведь, закуривая.– Эти-то?

– А что же... смотреть, что ли, будут!

– Это уж... не для того старались. Погарцуют теперь. Тьфу, в душу мать-то совсем!..– Медведь закашлялся. Долго с хрипом кашлял.– Еще откажут вот... цирке-то – собрался. Забракуют. Легкие как тряпка: стали. Бывало, пробку вышибал – с оглоблю толщиной вылетала, а давеча за коровой погнался... кхо, кхо, кхох... с версту пробежал и язык высунул. А там небось тяжести надо подымать.

– Там надо на задних лапах ходить,– сказал Иван.

– Зачем? – не понял Медведь.

– Да что же ты, не знаешь, что ли? Тех и кормят, кто на задних лапах умеет. Любая собака знает...

– Да какой интерес-то?

– Это уж я не знаю.

Медведь задумался. Долго молчал.

– Ну и ну,– сказал.

– У тебя семья-то сеть? – поинтересовался Иван.

– Где!..– горько, с отчаянием воскликнул Михаиле Иваныч.– Разогнал. Напился, начал буянить-то – они все разбежались. Где теперь, сам не знаю.– Он еще помолчал. И вдруг встал и рявкнул: – Ну, курва! Напьюсь водки, возьму оглоблю и пойду крушить монастырь!

– Зачем же монастырь-то? – Они же там!

– Нет, Михаило Иваныч... не надо. Да ты и не попадешь туда.

Михаиле Иваныч сел и трясущимися лапами стал закуривать.

– Ты не пьешь?-спросил.

– Нет

– Зря,– зло сказал Михаиле Иваныч.– Легче становится. Хошь, научу?

– Нет,– решительно сказал Иван.– Я пробовал – она горькая.

– Кто?

– Водка-то.

Михаиле Иваныч оглушительно захохотал... И хлопнул Ивана по плечу.

– Эх, дите ты, дите!.. Чистое дите, ей-богу. А то научу?

– Нет.– Иван поднялся с лесины.– Пойду: время осталось с гулькин нос. Прощай.

– Прощай,– сказал Медведь.

И они разошлись в разные стороны.

***

И пришел Иван к избушке Бабы-Яги. И хотел уж было мимо протопать, как услышал – зовут:

– Иванушка, а Иванушка! Что ж мимо-то?

Оглянулся Иван – никого.

– Да здесь я,– опять голос,– в сортире!

Видит Иван – сортир, а на двери – замок пудовый. И голос-то – оттуда, из сортира.

– Кто там? – спросил Иван.

– Да я это, дочка Бабы-Яги... усатая-то, помнишь?

– Помню, как же. А чего ты там? Кто тебя?

– Выручи меня отсюда, Иванушка... Открой замок. На крылечке, под половиком, ключ, возьми его и открой. Потом расскажу все.

Иван нашел ключ, открыл замок. Усатая дочь Бабы-Яги выскочила из сортира и стала шипеть и плеваться.

– Вот как нынче с невестами-то!.. Ну, змей!.. Я тебе этого не прощу, я тебе устрою...

– Это Горыныч тебя туда законопатил?

– Горыныч... Тьфу, змей! Ладно, ладно... чердак в кубе, я тебе тоже придумаю гауптвахту, гад.

– За что он тебя? – спросил Иван.

– Спроси у него! Воспитывает. Полковника из себя изображает – на гауптвахту посадил. Слова лишнего не скажи! Дубина такая.-Дочка Бабы-Яги вдруг внимательно посмотрела на Ивана.– Слушай,– сказала она,– хочешь стать моим любовником? А?

Иван оторопел поначалу, но невольно оглядел усатую невесту: усатая-то она усатая, но остальное-то все при ней, и даже больше – и грудь, и все такое. Да и усы-то... это ведь... что значит усы? Темная полоска на губе, какие это, в сущности, усы, это не усы, а так – признак.

– Я что-то не понял...– замялся Иван.– Как-то это до меня... не совсем... не того...

– Ванька, смотри! – раздался вдруг голос Ильи Муромца.– Смотри, Ванька!

– Начинается! – поморщился Иван.– Заванькал.

– Что начинается? – не поняла невеста, она не могла слышать голос Ильи: не положено.– Можно подумать, что тебе то и дело навяливаются в любовницы.

– Да нет,– сказал Иван,– зачем? Я в том смысле, что... значит, это... дело-то такое...

– Чего ты мямлишь-то? Вот мямлит стоит, вот крутит. Да так да, нет – нет, чего тут крутить-то? Я другого кого-нибудь позову.

– А Баба-Яга-то?

– Она в гости улетела. А Горыныч на войне.

– Пошли,– решился Иван.– У меня полчаса есть еще. Побалуемся.

Вошли они в избушку... Иван скинул лапоточки и вольготно прилег пока на кровать.

– Устал,– сказал он.– Ох, и устал же! Где только не был! И какого я только сраму не повидал и не натерпелся...

– Это тебе не на печке сидеть. Что лучше: салат или яишенку?

– Давай чего-нибудь на скорую руку... Время-то – к свету.

– Успеешь. Лучше мы яишенку, с дороги-то – посытней.– Дочь Бабы-Яги развела на шестке огонек под таганком, поставила сковородку.

– Пусть пока разогревается... Ну-ка, поцелуй меня – как ты умеешь? – И дочь Бабы-Яги навалилась на Ивана и стала баловаться и резвиться.– О-о. да ты не умеешь ничего! А лапти снял!

– Кто нс умеет? – взвился Иван соколом.– Я не умею? Да я тут счас так размахнусь, что ты... Держи руку! Руку держи! Да мою руку-то, мою, держи, чтоб не тряслась. Есть? Держи другую, другую держи!.. Держишь?

– Держу? Ну?..

– Отпускай-ай,– заорал Иван.

– Погоди, сковородка перекалилась, наверно,-сказала дочь Бабы-Яги.– Ты смотри, какой ты! А ребеночка сделаешь мне?