Ивану стало жалко монахов. Но когда он подошел ближе, он увидел: монахи стоят и подергивают плечами в такт чертовой музыке. И ногами тихонько пристукивают. Только несколько – в основном пожилые – сидели в горестных позах на земле и покачивали головами... Но вот диковина; хоть и грустно они покачивали, а все же в такт. Да и сам Иван – постоял маленько и не заметил, как стал тоже подергиваться и притопывать ногой, словно зуд его охватил.
Но вот визг и песнопение смолкло в монастыре – видно, устали черти, передых взяли. Монахи отошли от забора... И тут вдруг вылез из канавы стражник-монах и пошел с пьяных глаз на свое былое место.
– Ну-ка, брысь! – сказал он черту.– Ты как здесь?
Черт-стражиик снисходительно улыбался.
– Иди, иди, дядя, иди проспись. Отойди!
– Эт-то што такое?! – изумился монах.– По какому такому праву? Как ты здесь оказался?
– Иди проспись, потом я тебе объясню твое право. Пшел!
Монах полез было на черта, но тот довольно чувствительно ткнул его пикой.
– Пшел, говорят! Нальют глаза-то и лезут... Не положено подходить! Вон инструкция висит: подходить к воротам не ближе десяти метров.
– Ax ты, харя! – заругался монах.– Ах ты, аборт козлиный!.. Ну, ладно, ладно... Дай, я в себя приду, я тебе покажу инструкцию. Я тебя самого повешу заместо инструкции!
– И выражаться не положено,– строго заметил черт.-А то я тебя быстро определю – там будешь выражаться, сколько влезет. Обзываться он будет! Я те пообзываюсь! Иди отсюда, пока я те... Иди отсюда! Бочка пивная. Иди отсюда!
– Агафангел!-позвали монаха.-Отойди... А то наживешь беды. Отойди от греха.
Агафангел, покачиваясь, пошел восвояси. Пошел и загудел:
Черт-стражник захихикал ему в спину.
– Агафангел...-сказал он, смеясь.-И назовут же! Уж скорей – "Агавинус". Или просто – "Вермут".
– Што же это, братцы, случилось-то с вами? – спросил Иван, подсаживаясь к монахам.– Выгнали?
– Выгнали,– вздохнул один седобородый.– Да как выгнали! Пиночьями, вот как выгнали! Взашей попросили.
~ Беда, беда,– тихо молвил другой.– Вот уж беда так беда: небывалая. Отродясь такой не видывали.
– Надо терпеть,– откликнулся совсем ветхий старичок и слабо высморкался.– Укрепиться и терпеть.
– Да что же терпеть-то?! – воскликнул Иван.– Что терпеть-то?! Надо же что-то делать!
– Молодой ты,– урезонили его.– Потому и шумишь. Будешь постарше – не будешь шуметь. Што делать? Што тут сделаешь-вишь, сила какая!
– Это нам за грехи наши.
– За грехи, за грехи... Надо терпеть.
– Будем терпеть.
Иван с силой, зло, стукнул кулаком себя по колену.
И сказал горько:
– Где была моя голова дурная?! Где она была, тыква?! Я виноватый, братцы, я виноватый! Я подкузьмил вам. На мне грех.
– Ну, ну, ну,– стали его успокаивать.– Что ты? Эка, как тебя сграбастало. Чего ты?
– Эх-х!..– сокрушался Иван. И даже заплакал.– Сколько же я на душу взял... за один-то поход! Как же мне тяжко!..
– Ну, ну... Не казнись, не надо. Что теперь сделаешь? Надо терпеть, милок.
Тут вышел из ворот Изящный черт и обратился ко всем.
– Мужички,– сказал он,– есть халтура! Кто хочет заработать?
– Ну? А чего такое? – зашевелились монахи.– Чего надо-то?
– У вас там портреты висят... в несколько рядов...
– Иконы.
– А?
– Святые наши, какие портреты?
– Их надо переписать: они устарели.
Монахи опешили.
– И кого же заместо их писать? – тихо спросил самый старый монах.
– Нас.
Теперь уж все смолкли. И долго молчали.
– Гром небесный,– сказал старик монах.– Вот она, кара-то.
– Ну? – торопил Изящный черт.– Есть мастера? Заплатим прилично... Все равно ведь без дела сидите.
– Бей их! – закричал вдруг один монах. И несколько человек вскочило... И кинулись на черта, но тот быстро вбежал в ворота, за стражника. А к стражнику в момент подстроились другие черти н выставили вперед пики. Монахи остановились.
– Какие вы все же... грубые, – сказал им Изящный черт из-за частокола.– Невоспитанные. Воспитывать да воспитывать вас... Дикари. Пошехонь. Ничего, мы за вас теперь возьмемся.– И он ушел. И только он ушел, в глубине монастыря опять грянула музыка... И послышался звонкий перестук копыт по булыжнику – черти били на площади массовую чечетку. Иван взялся за голову и пошел прочь.
Ш ел он по лесу, а его все преследовала, догоняла, стегала окаянная музыка, чертячий пляс. Шел Иван и плакал-так горько было на душе, так мерзко. Сел он на ту же поваленную лесину, на какой сидел в прошлый раз. Сел и задумался. Сзади подошел Медведь и тоже присел.
– Ну, сходил? – спросил он.
– Сходил,– откликнулся Иван.– Лучше бы не ходил...
– Что? Не дали справку?
Иван только рукой махнул, не стал говорить – больно было говорить.
Медведь прислушался к далекой музыке... И все понял без слов.
– Эти...– сказал он.– Все пляшут?
– Где пляшут-то? В монастыре пляшут-то!
– Ох, мать честная!-изумился Медведь.-Прошли?
– Прошли.
– Ну, все,– сказал Медведь обреченно,– надо уходить. Я так и знал, что пройдут.
Они помолчали.