До встречи не в этом мире

Я спал, лицо свое отринув.
Мне снилось, будто я – Мартынов.
Кругом торосы и метель.
Чего ж мне было удивляться,
Что с Мишкой Лермонтовым драться
Во сне я вышел на дуэль?
И вот мы встали в полукружье.
Но взяли странное оружье:
Литературные грехи…
В Грушницком мне могилу роя,
Он выбрал своего «Героя»,
А я взял «Лермонтов» – стихи.
Он прочитал свое прегладко,
И от себя мне стало гадко.
Не знаю сам, как уцелел.
Но вот, в короткое затишье
Свое прочел я шестистишье —
Он блеванул и околел.

Олег Самарин

Двор

Выйду во двор покурить.
В бездну вгляжусь голубую.
Между тазов и корыт
Место себе облюбую.
В небе плывет самолет.
В бочке вода леденеет.
Гляну в нее – что за черт!
Чем-то космическим веет.

Первую строфу я оставил без изменений, а дальше я позволил себе продолжить:

Мысли волнуют сранья.
В бочке вода леденеет.
Жаль, что не курит свинья
и говорить не умеет.

Мои литературные выходки прямым ходом отправлялись в КГБ. Меня попытались вызвать: я отчетливо послал на… Попробовали затолкать в машину на улице – я начал орать:

– Помогите!

Тогда районный явился ко мне домой поговорить.

Мы поговорили на лестнице, и я стал вечным клиентом этой непрезентабельной, вызывающей рвоту, организации. Интерес ее ко мне не пропал и поныне, хотя на мой недавний запрос я получил ответ, что мной не занимаются, не занимались, и материалов на меня нет. Если бы я не разучился смеяться, я хохотал бы сутки. Ну разве могло остаться без их внимания стихотворение «Муза»?

Я отправлю стихи в журнальчик.
Получу дорогой ответ.
Уважаемый Мальчик с Пальчик,
С сожалением пишем: нет.
В ваших строчках одни химеры,
То бессонница, то печаль,
Да к тому же не те размеры,
И неведомо чья мораль.
И заплачу не от обиды,
Что читал их дурак и хам,
Чьи глаза, словно злые гниды,
Проползли по моим стихам.
Не от дуры смешной – природы,
Изнасилованной скопцом,
И от глухонемой свободы
С изуродованным лицом.
______________________
Благословенно незнание,
Когда не ведаешь зла,
И, что такое изгнание,
Не понял еще и для
Тебя не очень-то острые
Камни пока, дружок.
И глупо себя наверстывать,
Как февральский снежок.
И, видимо, стоит томика
Злоба тупых невежд,
Когда стоишь возле холмика
Детских своих надежд,
Не переживших скупости
Солнечного луча,
И пролетарской глупости
Вешателей сплеча.
Так что пока покатится
Грустная голова,
Пускай печатает матрица
Огненные слова,
В которых горят Дзержинские, Ленины и т. д.
И прочие рыла свинские,
Пропущенные Корде.
Поскольку и для пропавшего
Девственного листа,
И о любви мечтавшего,
Мученика – Христа,
Горькая моя ненависть
Лучше наверняка,
Чем прописная стенопись
Русского языка.

Все же, в давние времена, несмотря на опалу, мне везде были рады, всем хотелось послушать, а то и переписать мои крамольные сочинения.

И тогда я отправился за славой, а также на поиски приключений в Мекку советских писателей – Дом творчества «Коктебель».

В Коктебеле я устроился в Дом творчества чинить катер. Мной руководил среднего ранга начальник по фамилии Черненок. Едва мы катер починили, как он пропал. Обвинили, естественно, меня. С какой стороны ни посмотри – это был абсурд.