М. Ю. ЛермонтовПоселок назывался Огаревкой,Стоял себе, невзрачен, невысок.Я там шахтером был, но с оговоркой,Что это длилось, в общем, малый срок.Ходил потяжелевшею походкой,Не торопясь… Костюм себе купил.Беседовал о щитовой проходкеИ выдержку суровую копил.А в шахте перекатывались гулы.Был светлый день за тридевять земель.Мне хмурого угля виднелись скулы,Меня кропила черная капель.Там, сверху, даль плыла под парусами,Я знал: там листья синий ветер пьют.И как бы слышал – наверху, над намиШумят леса, созвучия поют…А в шахте перекатывались гулы.Был светлый день за тридевять земель.Мне хмурого угля виднелись скулы,Меня кропила черная капель.Тем, сверху, даль плыла под парусами,Я знал – там листья свежий ветер пьют.И как бы слышал: наверху, над нами,Шумят стихи, созвучия поют…И укрупнялись местные событья.И я вопросы вечные решал.Я засыпал в шахтерском общежитьеИ все, что под землей творится, знал.Мне снился сон, теперь полузабытый:В глубокой шахте, в тишине живойЯ сплю, теплом неведомым укрытый,И, точно голос, слушаю покой.
«Поселок назывался Огаревкой…»
Поселок назывался Огаревкой.Он был, что называется, задворкой.Стоял июль. Да, дело было летом.Я стал шахтером, чтобы стать поэтом.Я стал ходить тяжелою походкой,Для нужных встреч костюм себе купил.Беседуя о щитовой проходке,Я выдержку суровую копил.Так, с оговоркою, что ненадолго,Я променял на шахту белый свет…Как и предполагал я – не без толку:Теперь я всеми признанный поэт.Всем, кто страдает жаждой рифмоплетства,Я дать могу полезнейший совет:В поэзию приходют с производства —Для дураков другой дороги нет!