До встречи в книжном

Не помню, честно говоря, когда точно я увидел того старикашку в первый раз. Но вот уже месяцев восемь ежедневно он приходил в этот сквер, присаживался на облезлую скамейку и доставал книгу. Он мне сразу показался странным, но я все не мог понять почему. И как исследователь, выдвинувший теорию, я стал искать способы доказать мое предположение. Интуитивно я понимал, – нет, знал! – что гипотеза верна. Старик не в себе. Мне пришлось усовершенствовать инвентарь: в подмогу старенькому охотничьему биноклю был заказан телескоп. С тех пор от моего взгляда не должна была ускользнуть ни единая деталь в предмете изучения. Очень быстро я понял, в чем дело. В книге.

Он читал одну и ту же книгу. Каждый день, без исключений. Старик читал, а я смотрел из окна. Сколько, считается, дней нужно для формирования новой привычки? Двадцать один? Дед стал не просто привычкой: он превратился в мою ежедневную рутину вместе со своей книжкой. Он приходил примерно в одно и то же время, а я уже сидел на подоконнике и ждал. Мне было любопытно. А вдруг не придет в среду или, скажем, в воскресенье? Мне кажется, что по воскресеньям все старые люди обязательно куда-то еще ходят. На почту там или в гости. Но мой поднадзорный был точен, как куранты. Он и книжка оказывались на скамейке под сиренью в любой день недели, в любую погоду. Одежда менялась, а книга нет. Старик садился на лавку, доставал бумажное издание и впивался взглядом в его содержимое. Ну а я – в телескоп. Единственное, что я мог разглядеть, – это цвет обложки. Надписи на ней были то ли выцветшие, то ли тисненые, но ни единая буква не давала себя прочитать. Только пятно на бледно-зеленом фоне, предположительно от кофе. Старик смеялся, плакал, вытирал нос и громко сморкался в клетчатый платок. А когда книга захлопывалась, он ловко прятал ее от моих глаз, линз бинокля и лупы телескопа в глубине сумки-почтальона. Стервец. Как будто сознательно.

В моей жизни никогда не было места спорту и азартным играм. И то и другое мне заменила задача: выяснить, что читает этот сопливый дед. Я был уверен, что рано или поздно он даст осечку и я наконец разгляжу название книги. И сразу закажу себе такую же. Она же прямоугольная, и ей найдется место на одной из полок. Надо только выждать подходящий момент. И он настал.

Старик куда-то делся. Только что сидел и смеялся, и вместо того, чтобы чихнуть или сморкнуться, он просто пропал. Ну, что тут подумаешь? За чаем, наверное, ушел или в аптеку. А книга то вон, лежит себе. Ждет его возвращения. И я жду. Прошло пять минут, шесть, семь… Стрелка часов, наверно, уже накалилась от моего пристального внимания. Но деда все не было. Через полчаса ожидания стало ясно: книга, оставленная, конечно, лицевой стороной вниз, забыта владельцем. Это значило только одно: мой выход неизбежен. А черные тучи, приближавшиеся к скверу, придавали мне ускорения. Черт бы побрал этого забывчивого пенсионера.

Предыдущие пару с чем-то лет мне за пределами квартиры ничего не было нужно. Гулять я никогда не любил, встречаться ни с кем не хотелось, а бесцельно перемещаться по городу – только время терять. Да и потом – там вирусы всякие, бродячие собаки, гололед, люди, машины эти бешеные. Дома спокойнее.

В подъезде, слава богам, никого не было. Железная дверь открылась с писком домофона и зычно хлопнула, возвращенная на место доводчиком. Звуки эти были до того непривычны моим ушам, что я от неожиданности закрыл их ладонями. Убедившись, что они в прошлом, я уверенно зашагал к скверу.

Какое счастье, что на улице был полдень. На тротуарах никого. Да и машин на проезжей части было немного. В воздухе висел май, и на секунду я прикрыл веки и вдохнул его ароматы полной грудью. В голове успело промелькнуть: разве каждый из предыдущих двадцати четырех маев пах так же? Низкий гул клаксона выбил из меня тягу к риторическим вопросам: ресницы распахнулись, а я машинально отпрыгнул с асфальта на мощеный поребрик. Дыхание застыло на вдохе, внутри все парализовало от испуга, поэтому на недовольный крик «Смотри, куда прешь, идиот!» ответить я не смог.

В то мгновение я вообще не смог бы не только ничего сказать, но и пошевелиться. В памяти вспыхнуло то, что я старался забыть все эти годы. Та ночь на пригородном шоссе. От резкого света в глаза, скрежета металла о металл до омерзительного запаха гари. Во рту железный привкус. В ушах – гул. Он не проходит, как бы старательно я ни пытался от него избавиться. И даже почти получилось. А тут на тебе – бетономешалка. Выправив кое-как дыхание, я повторил про себя детскую считалочку раз десять, не меньше, – и стало легче. Я всегда так делал, когда хотел отвлечься или переключиться. Ее срифмованные слова произносились в голове не моим голосом. Это был мягкий папин шепот. Каждый раз, когда я его слышал, машинально начинал улыбаться. Жаль, что он был таким немногословным. Считалочка – это все, что я запомнил его голосом.