До встречи в раю

— А дальше я уже знала, что делать. Сережка этот, дружок, так ошалел от меня, ну, думаю, теперь крутить надо, пока горячий. Обнимаю, целую его, говорю, ты единственный, кто может меня из тюрьмы вызволить. Украли, похитили меня, и всякое такое, старик жестоко избивает, слезу пустила… Он перепугался: «Как я могу помочь?» А я уже поняла, как черт надоумил… Побежала в дом, схватила мешок и фонарь. Садись, говорю, в свою машину и езжай в психушку, там куча трупов обгоревших, пожар был, сам знаешь. Найди такой, чтоб на меня похожий был, и вот мешок тебе. А он мне: «Как на тебя похожий?!» Обалдел. Еле объяснила. Взял фонарь, мешок… «А если они вернутся?» Скажу, говорю ему, что за шампанским послала — победу праздновать. Поехал… Хожу по кругу, как тигрица. Уже все приготовила: спички, деньги его вытащила из тайника, доллары. Не заработала, что ли, за все время? Наконец, подъезжает. В багажнике, говорит, твое «жаркое»! А самого чуть не выворачивает. Бери, говорю ему, и неси за мной. В зимней кухоньке вытащил из мешка, я свет включила, посмотрела… Уже не страшно было. Нормально, говорю. Дала ему кастрюлю, чтоб бензина слил. Если б кто тогда приехал, значит, не судьба была бы мне… Вылила на пол бензин, сама подняла эту гадость и прислонила к стенке… Баллоны у него там стояли с газом. Включила на полную мощность, бросила спичку на пол, бензин вспыхнул, дверь закрыла на ключ — и бежать. Чувствую, ноги — как не свои, а впереди — фары. Еле успела в канаву прыгнуть: Казик возвращался. А тут как рванет — и у меня внутри как будто что-то отрезало. Не у меня, а сама я как бы оторвалась от прежней жизни. Все — и идти некуда. Вот так, Зоенька, к тебе и пришла… Ты уж не гони меня, ладно?

— Ух, хитрая же ты! — Зойка качнулась, неверным движением схватила бутылку, плеснула сначала себе, потом подруге. — А ты меня не убьешь?

— Сдурела, что ли? — Люся дернула уголками рта. — С чего бы?

— За квартиру. Или чтоб не разболтала…

Люся обняла захмелевшую подругу и поцеловала.

— Давай еще, Люська, за свободу. Или за поминки… Чего-то только я одна все пью и пью…

«Пусть напьется и заснет», — подумала Люся и сделала вид, что выпила.

Когда подруга задремала, она взяла оставшиеся две бутылки, отнесла их на кухню, хотела вылить, но передумала и спрятала в шкафу за грудой пустых стеклянных банок. «Пригодятся еще…» Потом она проверила, надежно ли закрыта входная дверь, снова вернулась на кухню, выбрала нож покрепче и, заметив под плитой топор, взяла и его…

* * *

На ночь Юрка-сирота устроился в сарае, в одном из гробов, которые директор завез для умерших больных. Он предавался мечтаниям о счастливой жизни. В детском доме много ходило разных историй о бывших воспитанниках, которые сумели стать богатыми, знаменитыми или просто крутыми. А один воспитатель им все время говорил: «Вам всем крупно повезло. У вас никого нет, ни мамочки, ни папочки, как у ваших сверстников. Зато у вас есть жизненная энергия: вы, как голодные волки, более агрессивны, целеустремленны, настойчивы. И вы будете бороться за свой кусок жестоко, беспощадно и неутомимо…» Этот воспитатель был горьким пьяницей, неудачником, все дети любили его и в душе жалели… И Юрка, как никогда голодный и целеустремленный, лежа в гробу, вдруг почувствовал, как его переполняет жизненная энергия. Он понял, что никогда не найдет счастья в сумасшедшем доме — там, где поселилась печаль, его быть не может. И как только нормализуется жизнь — он уйдет. Возьмет котомку и пойдет шагать по просторам — туда, где нет войны. Потом он снова мысленно возвращался к Маше, смотрел вверх, видя в кромешной тьме ее улыбающиеся грустные глаза… «Как быстро и нелепо может оборваться человеческая жизнь…» — печально думал он. Вдруг ему почудился не то шорох, не то скрип. Он прислушался, пытаясь понять природу звука, несомненно, рожденного среди штабелей гробов. Дверь была закрыта и приперта доской, зайти никто не мог. Юрка тихо приподнялся, нащупав свой нож. Снова откуда-то сверху раздался тихий шорох, будто что-то настойчиво сдвигали.

— Кто здесь? — испуганно прошептал он, поспешно вытащил спички, зажег огонь.

В неверном свете, среди пыльных слоев паутины, Юрка увидел, как медленно сдвигалась крышка самого верхнего гроба. Он помертвел от ужаса, и крик, рванувшийся из глубин его обомлевшей души, прозвучал как жалкий хрип.

— А! А-а! Ай!..

Из гроба на него в упор глянули безумные горящие глаза, и тут же крышка с грохотом захлопнулась, а из-под нее раздался приглушенный визг:

— У-у-ю-юй!..

— Кто ты? — успел крикнуть Юрка, прежде чем догорела спичка.

Ответ прозвучал загробно и, как показалось ему, жалобно:

— Я — Петя!

— Какой к черту Петя? — выкрикнул Юрка, чувствуя, как постепенно из области пяток всплывает его сердце.

Он снова зажег спичку. Откуда-то снизу потянуло могильным ветерком. Отражение огонька заплясало на лакированной крышке. Из-под нее глядело черное лицо, на фоне которого мертвенно белели зубы.

— Ты что там делаешь? — уже резче спросил «мертвеца» Юра.

— Живу… — ответила голова, по-прежнему глядя выпученными глазами.