Do you wanna...(СИ)

На том и порешили. С этого момента Эмили начала новую жизнь: нашла работу в небольшой закусочной, записалась вместе с Уайт на занятия танцами, даже сменила прическу, покрасив отросшие волосы в каштановый цвет и сделав завивку. Все налаживалось, и постепенно призраки прошлого оставили Лоуринг. Страх ушел, а вместе с ним и осторожность.

Все перечеркнул один-единственный звонок родителям…

Комментарий к

3 мили = 4 километра

========== Часть 4 ==========

Главным достоинством Клауса была способность ждать — долго, терпеливо, точно тигр в зарослях, наблюдающий за осторожной ланью. Еще бы! У него впереди была целая вечность; за спиной же — ворох прожитых веков, складывающихся в тысячелетия. Нетерпение редко охватывало его сущность, но это никак не влияло на жажду его деятельности, даже некую самозабвенность. Если Майклсон задумал что-то — обязательно шел до конца, не сворачивая с намеченного пути.

Что же касалось недостатков… Что ж, тут дела обстояли гораздо сложнее. Но если копнуть глубже, средь неоправданной жестокости, непредсказуемости и неукротимого гнева скрывался едва тлеющий уголек мести. Его жар Клаус мог поддерживать веками — достаточно вспомнить историю Катерины Петровой, чтобы удостовериться в этом — и раздуть до всеохватывающего пожара при необходимости. Первородный ни разу не задумывался о том, что месть — блюдо, которое подают холодным, нет. Он подогревал ее воспоминаниями, злостью, порой даже обидой, алкая в себе чувство неприкрытой ненависти. Это позволяло Майклсону держать себя в тонусе, дабы всегда быть готовым к решающему рывку.

В его лексиконе не было слова «милосердие», как у любого другого крупного хищника. Видит Бог, он пытался быть другим; он и был, когда-то давно, пока отец побоями не взрастил в его душе первые ростки жестокости. Теперь же он напоминал себе кота, что часами караулит мышку у норки: вот-вот она высунет любопытную мордочку, и все, что ему останется — схватить и, ощущая отчаянное трепыхание маленького тельца, запустить в жертву когти, зубы и одним махом заглотить ее, еще теплую.

Клаус усмехнулся, наливая себе очередную порцию бренди. Да, Эмили и впрямь была похожа на маленькую, юркую мышку, которая пытается скрыться от пронизывающе-зеленых кошачьих глаз, сверкающих в темноте. Пускай сейчас она забилась в какую-то щель, но рано или поздно она, беспечное существо, потеряет бдительность, и тогда он схватит ее, в полной мере продемонстирировав, что ждет тех, кто сует нос не в свои дела.

Майклсон сел в кресло, привычно закинув ноги на низкий кофейный столик и, откинувшись на изголовье, бросил долгий взгляд на законченный портрет Эмили. Клаус нашел в себе силы закончить его без натурщицы, и теперь взирал на портрет, потягивая бренди мелкими глотками.

«Шедеврально», — не без удовольствия думал первородный, глядя на плоды трудов своих, на четкие и плавные линии, умело наложенные мазки, игру света и тени. Эмили была здесь точно живая; даже еще краше. Старинное платье, длинные жемчужные бусы, задумчивый взгляд, устремленный вдаль… И, самое главное — прижатые к груди, словно в знак полного надежды ожидания, руки в тонких золотых браслетах. Изящные руки с тонкими длинными пальцами, в которые он когда-то влюбился.

Странное дело — он любил этот портрет и одновременно ненавидел, как дорогую сердцу вещь, некогда сыгравшую в его жизни роковую роль. Клаус мог бы изорвать его, плеснуть в недорисованное лицо растворителем, закрыть в дальнем чулане в конце концов, накрыв старой ветошью. Но нет. Портрет Эмили стоял на мольберте посреди его комнаты, окруженный складками тонкой белой ткани, и Майклсон, глядя на него, поддерживал тем самым тлеющий огонек мести, не давая ему угаснуть. Не давая себе забыть.

В первый дни он был жутко зол. Клаус узнал, что Лоуринг уехала из Сан-Франциско первым же автобусным рейсом до столицы Калифорнии, после чего ее следы бесследно терялись. Тогда, вне себя, он нанес визиты родителям Эмили и всем ее друзьям, выясняя, известно ли им что-нибудь о местонахождении беглянки. Однако все без исключения качали головами и разводили руками. Первую же подругу Лоуринг Клаус убил, не удовлетворившись ответом. Где-то на периферии сознания мелькнула мысль, что ряд убийств друзей и родственников заставит девушку вернуться в Сан-Франциско, однако вовремя спохватился. Нечего привлекать к себе внимание, пусть даже отец все еще рыскает по восточному побережью.

Тогда Клаус избрал иную тактику. Приказав поверенным избавиться от тела — которое, к слову, вскоре выловили из залива, — он установил наблюдение за всеми, кому могла позвонить Эмили, и принялся ждать.