До завтра

Недли чрезъ дв посл нашего призда, объявлено чрезъ Газеты, «что Описаніе путешествія Посольства въ Китай отдано уже въ печать. Оно содержитъ въ себ любопытныя подробности о дяніяхъ, нравахъ и обыкновеніяхъ Китайцевъ, о городахъ, зданіяхъ, садахъ и проч.» Отецъ мой поблднлъ отъ гнва, прочитавши сіе извстіе. «Вотъ несчастныя слдствія привычки откладывать все до завтра! — сказалъ онъ: къ чему служатъ способности, таланты! для чего потеряны издержки на воспитаніе! Проклятая лнь, ты всему причиною!»

Сей упрекъ сильно тронулъ меня; я уврилъ батюшку, что съ завтрашняго дня прилжно займусь работою, и окончу ее въ короткое время. Въ самомъ дл на другой день я принялся выкладывать изъ чемодана бумаги. Но, увы! съ чемъ можно сравнить мое огорченіе, когда я увидлъ, что вс связки были замочены морскою водою! Бумага, заплснвшая и слпившаяся, при самомъ легкомъ прикосновеніи раздиралась, и весьма немного осталось на ней словъ написанныхъ. Не льзя было составить ни одной мысли; насилу, съ великимъ трудомъ удалось мн добраться до нкоторыхъ значеній, которыя могли пригодиться. Часто случалось, что помучившись очень долго, отгадывалъ самую малость. Напримръ, полдня потеряно на открытіе, что значатъ слова: гоя — алла — гоя; наконецъ вспомнилъ я, что въ Кита работники повторяли слова сіи, когда тянули по рк нашу лодку. Я увидлъ, что можно было бы обойтись безъ сего замчанія. Много встрчалось и такихъ словъ, которыхъ значенія никакъ не вспомнилъ, а отъ того и прочее ни къ чему не служило. Такимъ образомъ матеріалы, которые могли бы составить большую книгу въ листъ, чрезвычайно уменьшились. Однакожь я ршился дополнишь недостатокъ собственными замчаніями, политическими и моральными. Въ Лондон, казалось мн, трудно работать, отъ того что безпрестанно мшаютъ; я вознамрился на нкоторое время отправишься къ своему дяд Лову, весьма доброму человку, которой жилъ въ провинціи, и держалъ поле на аренд. Я имлъ многія причины надяться, что прибытіемъ своимъ обрадую все его семейство; однакожь примтилъ великую перемну. Родственники приняли меня очень холодно. Люція, дочь моего дяди, которую прежде назначали мн въ замужство, была въ великомъ замшательств и смущенія; а это меня крайне обезпокоило.

На другой день поутру маленькіе мои братья — которые въ то время спали, когда я прихалъ — окружили меня съ разными требованіями. «Вы привезли мн маленькую тросточку? — а мн маленькой барабанъ? — а мн Китайскую куклу?» — Я застыдился, и не зналъ, что отвчать имъ. — «Не безпокойте его! — сказалъ Г. Ловъ: кто въ семь лтъ не могъ найти свободной минуты написать нсколько строчекъ къ своему дяд; тому врно недосугъ было думать о препорученіяхъ братьевъ.»

Я извинялся у какъ могъ, и открылся чистосердечно, что вс покупки увязаны были въ коробочк, которая по неосторожности упала съ корабля въ воду. Люція примтивъ мое огорченіе, сказала, что ни мало не жалетъ о своемъ опахал, которое и безъ того могло бы излохматься. Она старалась помирить меня съ отцемъ своимъ и матерью — но не успла. Я даже замтилъ, что ея предстательство еще боле раздражало ихъ.

Будучи въ такихъ печальныхъ обстоятельствахъ, я принялся за писанье; но едва усплъ начать пять или шесть главъ, услышалъ, что вышло въ свтъ сочиненіе Графа Георгія Стаутона. Вс надежды мои рушились. Въ крайнемъ безпокойств я оставилъ домъ дяди. Батюшка осыпалъ меня укоризнами, которыхъ я былъ достоинъ по всей справедливости; онъ почиталъ меня погибшимъ человкомъ. Я внутренно терзался; чувствовалъ, чего лишаюсь, теряя Люцію, и твердо ршился перемнить образъ своей жизни; но исполненіе сего предпріятія все откладывалъ до завтра.

Черезъ два года батюшка скончался. Не могу изобразить, сколь мучительно было для меня грызеніе совсти: я зналъ, чего стоили ему огорченія, мною причиняемыя; видлъ, что его здоровье отчасу слабло съ той самой минуты, когда онъ потерялъ надежду на будущую мою знаменитость.